Андрей Упит - Земля зеленая

— Такой хутор… такой хутор…

Несправедливость мира на этот раз никого больше не огорчила. Смерть вайнельской Альмы и уход Андра Осиса занимали волость не больше двух недель. Слишком незначителен и беден сын Осиене, чтобы выяснить, что там в Вайнелях произошло. Другое дело богачи, землевладельцы, которых никто не мог обойти, так же как не миновать двух мостов через Диваю по дороге в Клидзиню.

И уж никак не могли молчать о собственниках братья Ансоны — тележный мастер и портной. Мартынь Ансон, будучи человеком более воспитанным, умел сдерживать ненависть к Бривиню, которая зародилась еще с тех пор, как Ванаг отнял у него телегу на железном ходу; ненависть стала в пять раз сильнее, когда новый старшина наложил арест на заработок мастера в уплату подушной подати. Ансон всегда начинал осторожно, окольным путем, издалека. Сидя у Рауды и закручивая пахучий табак в обрывок бумаги из-под мыла, он говорил:

— Мне думается, наши землевладельцы скоро пойдут по стопам немецких помещиков.

После второй мерки, выдувая из тростникового мундштука оставшийся окурок, прибавлял несколько громче:

— Мне думается, Ванаг из Леяссмелтенов скоро начнет привязывать своего жеребца у коновязи рядом с кобылой Вилиня.

Портной Ансон, наоборот, высказывался настолько ясно, насколько позволяла ему шепелявость. В каждом доме, куда его приглашали, он, не успев еще застучать машиной, уже начинал тараторить.

— Иоргис из Леяссмелтенов первый собственник в Дивае, первый собственник. Придумал двойное исполье. Новый дом сдал Пеку, а жену — Клявиню, да, Клявиню.

До мелочей знал все, что происходит в Леяссмелтенах. Как будто сам все время лежал на опушке сада за сиреневыми кустами и подглядывал, или еще больше: забирался под кровать и подслушивал. Как только разнюхает что-нибудь новенькое, сейчас разнесет дальше, дополнив и приукрасив. Дивайцы все и без него знали, но приятно ведь слышать, что и другие радуются невзгодам господина Бривиня и гордой палейки. Да, да, и у больших мира сего свои маленькие неприятности, и вокруг усадеб землевладельцев боженька тоже заборов не поставил.

Портной Ансон всю эту историю знал с первой главы до последней. Две недели после свадьбы бривиньская Лаура чистила и скребла Леяссмелтены, словно это была не самая большая усадьба в волости, а мусорная яма. Две недели все окна жилого дома стояли настежь раскрытыми. Девушки работали лопатами, метлами и тряпками. Потом окна закрыли и на них повесили тюлевые занавески. Обе кровати с двумя пуховыми подушками на каждой даже в будни застелены простынями и белыми тканевыми одеялами. На крашеных полах кататься можно. Только старуха, ворча, по-прежнему сидела в своей комнате и никого не впускала, только у нее еще держались нравы Леяссмелтенов — мусор и прежние запахи. Со двора убрали всю рухлядь и кучи сора. В яму, где хлюпали в грязи свиньи, свалили двадцать возов гравия, бедных животных теперь безжалостно гнали полоскаться в лужах внизу у Браслы. Траву на дворе чистили граблями и подметали дважды в неделю, — в обеденное время в любом месте можно теперь растянуться без опаски.

Лаура попробовала привести в надлежащий вид и самого Иоргиса, только из этого ничего не вышло. Если удавалось прогнать его к реке обмыть сапоги, до полдника они еще оставались сравнительно чистыми, но как только вечером заберется в конюшню — пропал весь блеск. Брюки у него вечно сползали, Лаура велела коробейнику Лейпке принести подтяжки, какие носили только сунтужский Артур и Мартынь Ансон. Но они давили Иоргису плечи и мешали нагибаться, уже на другой день эта неудобная принадлежность с оторванной петлей висела переброшенная через спинку кровати. Иоргис опять подпоясывался ремнем, а если ремень терялся, то веревкой или полотенцем. Накрахмаленную манишку и высокий стоячий воротник он надел после свадьбы только раз, когда поехал с женой причащаться, а потом забросил на шкаф, там они и лежали, пожелтевшие и засиженные мухами. Самые большие битвы происходили из-за того, что Иоргис никак не мог отвыкнуть сморкаться на пол, хотя чистый носовой платок у него всегда был в кармане.

Лаура вскоре махнула на него рукой. Только с одним она ни за что не могла примириться, — чтобы Иоргис вечером забирался в кровать на чистые простыни, не помыв ноги. Каждый вечер батрачка ставила перед ним ушат с теплой водой, и он, почесываясь, долго вздыхал и морщился, пока не совал в него ноги.

Хозяйством Лаура не занималась. Лизбете напрасно надеялась, что она привыкнет и научится, когда самой придется хозяйничать. До сих пор всем ведала старая хозяйка, медлительная и неряшливая, поэтому молоко Леяссмелтенов в неошпаренных кадках скоро прокисало, а свиньи на плохой подстилке давили поросят. Лаура ухаживала только за своим цветником. Это была целая пурвиета на покатом берегу Браслы, с кругами, полумесяцами, квадратами, треугольниками, звездами и ромбами клумб и грядок. Понятно, это были выдумки Клявиня: он разбивал замысловатые грядки, он красиво обкладывал их круглыми камнями из Браслы и поросшими зеленым мхом плитами известняка. Клявинь ездил с Лаурой в имение за рассадой, Клявинь таскал воду из реки и помогал поливать, Клявинь вскапывал землю у старых кустов сирени, чтобы лучше цвела.

Повсюду был Клявинь, — где Лаура, там и он. С цветника все и началось. Первое время Иоргис иногда стоял в отдалении у дома и, улыбаясь, смотрел, как они там дурачатся: Лаура в белой блузке, повязавшись белым передником, только распоряжалась. Клявинь ползал на коленях, раскидывал то, что сам сложил, и переделывал так, как она желала. Но когда Иоргис стал спать на чердаке над хлевом и рано утром, спускаясь по лестнице, несколько раз заметил как Клявинь крадется из дома и бежит к Брасле умываться, ему уже улыбаться не захотелось. Но глупая улыбка как бы прилипла, словно навеки присосалась к его загорелому лицу; только тяжелая нижняя губа жалобно отвисла еще ниже.

Скоро и работники начали шептаться и подглядывать, подмечать и снова перешептываться. Да соседи ведь недалеко: по одну сторону — Личи и Красты, по другую — Калнасмелтены, Купчи, Вилини и Ансоны. А когда пересуды дошли до Ансонов, то словно их ветром разнесло по всей волости. Портной сразу забыл свои обычные разговоры о том, как бривиньский Ешка по дороге на мельницу Арделя продал трехпурный мешок овса клидзиньским извозчикам, и о том, как невеста его с ребенком живет в Айзлаксте у Лейниека. Леяссмелтенская Лаура и Клявинь — это был неожиданный, блестящий случай по-настоящему, отомстить господину Бривиню. Теперь портной Ансон и без машины забегал к близким соседям. От восторга бормотал и заикался так, что непривычному даже трудно было понять, какие новости он опять выведал в Леяссмелтенах и, в связи с этим, в Бривинях.