Андрей Упит - Земля зеленая

Нет, нет, мешать он не будет, ничего особенного ему не нужно. Он только хотел… да, ведь когда-нибудь ему надо посмотреть, как идут дела в училище. Господин Пукит так горд, что в дни волостных заседаний сам не является, чтобы сказать о своих нуждах. А за спиной жалуется и сплетничает.

Так как волостной писарь сам был этой спиной, Заринь только пробурчал что-то в ответ. Заринь согласен, что посмотреть школу и поговорить с учителем полезно. Например, не улажен еще вопрос с дровами.

Да, правильно, вопрос не улажен. Ванагу показалось, что он именно за этим и приехал, хотя послезавтра опять волостной день. По дороге в школу думал о Пуките. Приплелся откуда-то из Курземе, по слухам, сын батрака из имения, но заносчив без меры. Дружит только с двумя или тремя даугавскими хозяевами — выпивает со Спрукой, Иоргис из Сиксенов привез учителю к празднику бочонок с домашним пивом. Остальные его остерегаются — Пукит считает себя большим острословом и высмеивает каждого, кто ему не нравится. Недавно переплетчик Якобсон в Риге, на Янской улице, издал книжечку с его рассказами, которая в Дивае ходила из рук в руки. В ней станционный Миезис, названный Антоном Швипстон, высмеян за то, что носит пальто с пелериной. Эмма, дочь сапожника Грина, как-то не пустила Пукита к себе в комнату, сославшись на то, что у нее болит глаз, — Пукит в рассказе сравнил ее с кривой курицей, которой выбили глаз за то, что забралась к соседке на капустный огород. Скупая Рейзниете, из усадьбы священника Лунты, выгнала мужа вместе с учителем из дома, а начатые полштофа разбила. Поэтому в книжечке она была описана страшнее ведьмы, пожирающей детей… Кое-кто в волости потешался над таким остроумием, но большая часть читателей пожимала плечами, считая Пукита очень нехорошим человеком. Бривинь пока что воздерживался судить о новом учителе, но большого уважения к нему и он не питал.

У Пукита — торговый день; во время перерыва он в своей квартире продавал ученикам чернила и тетради. Четыре мальчика и две девочки, держа в руках пузырьки, стояли и смотрели, как он из полштофной бутылки наливает седьмому, первому в очереди, в маленький пузырек. У Пукита была своя мерка, он внимательно следил, чтобы на три копейки не налить, как на пять. Занятие такое серьезное, что он не мог ни отвести глаз, ни ответить на приветствие волостного старшины. Горлышко пузырька узенькое, — большая капля скатилась на пальцы. Учитель рассердился, сунул облитую посудинку в руки мальчику.

— Не горлышко, а игольное ушко. В следующий раз захвати шапку, попробуем налить в нее.

Стоящие в очереди, должно быть, знали, как в таких случаях надо вести себя, — подталкивали друг друга и смеялись.

Гнев Пукита улегся. Владельцем негодного пузырька оказался Андр Калвиц. Ванаг хлопнул его по плечу.

— Ну, как живешь?

Андр робко взглянул на учителя, кинулся вон, весь красный, будто из жаркой бани.

От удачной шутки гнев Пукита совсем прошел. Взяв новую склянку, он посмотрел на волостного старшину, — в желтых, немного косых глазах сквозила явная насмешка. Теперь впору было рассердиться старшине, но он сумел сдержаться. Отстранив ребят, прошел в соседнюю комнату и сел на плетеный стул; на столе, застеленном газетой, лежал русский иллюстрированный журнал «Живописное обозрение» [65] «Живописное обозрение» — русский еженедельный иллюстрированный журнал для семейного чтения (1872–1905). «Люстиге блеттер» («Веселые листки») — популярный в свое время немецкий юмористический журнал, выходивший в Берлине. в переплете с золотыми узорами. По другую сторону стола — полукруглый потрепанный диван, а над ним портрет Александра III в золотой раме, увенчанной сверху царской короной на дубовых ветках. Такой же портрет висел и в классе — этой весной Иоргис из Леяссмелтенов привез его из Риги. К стене еще приколоты две картинки, вырванные из журнала «Люстиге блеттер». На одной изображен немецкий лейтенант с длинной втиснутой в высокий воротник шеей, с вздернутым подбородком и пенсне на горбатом носу. На другой — полуголая баба с оскаленными зубами. Хозяину Бривиней захотелось плюнуть, он отвернулся от такой пакости.

Торговля кончилась, Пукит вошел в комнату, сердито вытирая бумажкой испачканный палец. Распахнув двери в свою квартиру, он позвал мать.

— Подотри эту грязь! Наследили, точно свиньи.

По белому, чисто вымытому полу раскинута плетеная из тряпок дорожка, но семь школьников на ней не поместились, и рядом с половиком остались темные лужицы талого снега. Вошла еще довольно бодрая, но сгорбленная старуха с тряпкой в руках.

— Наследили, как поросята. Почему не велишь вытирать ноги? Особенно один отличается, кажется, Калвиц. Вечно копается в грязных ямах.

— Кожу сдеру с этих чертей! — процедил сквозь зубы Пукит.

Разжал руку и пересчитал медяки. «Почти полтину наторговал», — подумал Ванаг. Такую бутылку для волостной канцелярии покупали за тридцать копеек. А у Пукита осталось еще полбутылки — неплохая прибыль.

— Как дела у Калвица Андра? — спросил Бривинь, чтобы начать беседу, так как учитель, по-видимому, не собирался разговаривать.

Тот вздернул черные дуги бровей и ответил, немного пришепетывая.

— Калвица Андра? — переспросил он, явно издеваясь. — Такого не знаю. У меня только Андрей Калвиц, кажется, из Силагайлей. Может быть, тот самый?

Это Ванага задело довольно глубоко. Сын какого-то батрака из имения, напялил крахмальный воротник, нацепил галстук и хочет самого волостного старшину высмеять, как своих учеников. Его не испугала насмешка в этих желтых глазах — нет, он умеет ответить.

— В канцелярии у Зариня есть Свод законов, — сказал Ванаг просто, не повышая голоса; этому учителишке не удастся рассердить его. — Свод законов. В книге указано, что ее перевел Стерста Андрей. [66] Имеется в виду переведенная Андреем Стерста (1853–1921) книга «Судебные уставы императора Александра Второго» (1-е изд. в Елгаве, 1889, 756 стр.). Не Андрей Стерста, а Стерста Андрей. Если в книге так печатают, то почему же нельзя сказать Калвиц Андр?

Пукит уже не улыбался так ядовито, кажется, даже смутился немного. Сел на диван, засунул руку в карман и вытянул под столом длинные-предлинные ноги.

— Так говорили прежде, в новейшее время так не говорят.

— Вы, господин Пукит, здесь только второй год, мы, старые дивайцы, за это время еще не успели помолодеть. Детей вы можете учить по-новому, а с нами, стариками, вам придется говорить по-старому.

— Так не пишут по-русски, — с досадой ответил Пукит.

— Это может быть, по ведь мы по-латышски говорим.

Учитель как бы не слыхал. Вынул папиросы, закурил, осмотрел коробку и положил на стол. Когда он выпустил первый клуб дыма, густой, как облако, господин Бривинь достал пачку сигар, откусил у одной острый кончик и тщательно отряхнул над пепельницей. Пукит спохватился, взял папиросы и протянул Ванагу.