Андрей Упит - Земля зеленая

Вдруг с той стороны, где стояли лошади с подводами, вынырнул молодой Зарен, фуражка у него съехала на затылок, ноги немного заплетались, но все же он держался бойко, суетливо словно спешил закончить какое-то важное дело.

Не успев подумать, Анна выпустила руку Лиены и торопливо ушла, оставив их вдвоем.

Так они и стояли друг против друга. Потом торопливо подали друг другу руки и быстро отняли.

— Ты?.. Лиена?.. — Карл Зарен бормотал заплетающимся языком. — Давно не видались… Это, кажется, твой сын…

Она не смогла ответить, рта не осмелилась открыть, чтобы не выдать, как у нее дрожат губы.

Карл Зарен старался твердо стоять на ногах — пусть Лиена тоже ничего не замечает.

— Ну, как ты живешь? Как зовут твоего сына?

Даже этого он не знал! Зачем ему? Не знает и знать не должен… Лиена подхватила мальчика на руки и заторопилась на танцевальную площадку. Карл Зарен посмотрел ей вслед и вытер глаза. Это было лишнее, в сумерках никто ничего не мог заметить…

Просясь домой, ржал гнедой Калвица. Сено частью съедено, частью сбито под ногами и стоптано, Анне ничего не удалось ему собрать. Вдруг рядом она услышала сердитый женский голос:

— Я же тебе говорила! У него дырка посредине! Падаль! Берешь и не смотришь!

Мужчина резко отвечал:

— Сами вы овца! Глаз у вас нет! Бросьте теперь псу под хвост!

Рядом подвода — карлсонского Зарена, но эти двое навалились на дрожки Вецкалача. Ну, так и есть! Станционная Звирбулиене со своим сыном и пустая лубяная корзина между ними. Теперь у них дом под новой крышей, лавка и стеклянная веранда. А из-за бумажного рубля с дыркой ссорятся по-прежнему. Анна уже забыла Лиену с сыном и в довольно хорошем настроении направилась к своим.

У ворот сильно шумели. Толпа окружила Апанауского, сына колбасницы Гриеты; он стоял, огромный и тучный, засунув руки в карманы брюк, вобрав голову в плечи, скалил белые зубы и с издевкой кричал:

— У нашей кошки можешь спрашивать билет. Ну, подходи ближе, кто посмелее! Мне не привыкать колбасы делать!

Четыре контролера метались, подстрекая друг друга, но ни один не решался приблизиться к Апанаускому. Сквозь толпу продирался Пукит, размахивая палкой и крича:

— Урядника! Давайте сюда урядника!

Он не видел, как белый китель урядника поспешно скрылся за кустами уже в самом начале ссоры.

Анне Осис очень понравился сильный и уверенный в себе Апанауский, которому ничего не могли сделать, хоть он и пришел без билета. Кое-кто из окружающих тоже одобрял его. К сожалению, ей не удалось увидеть, чем кончилась ссора. Привязались Карл Мулдынь с женой. На Карле хороший серый костюм и форменная фуражка с белым верхом и маленьким серебряным орлом на околыше. Жена в белом платье и полотняной шляпе, высокая, грузная, некрасивая; до замужества она восемь лет работала в Риге прачкой, бегала по лестницам с тяжелыми корзинами белья, шея у нее совсем ушла в плечи.

Карл Мулдынь облегченно вздохнул, будто у него все время болел зуб и теперь Анна Осис помогла ему успокоительным лекарством. Ах, как хорошо, что он встретил попутчиков, приехавших на телеге из Силагайльского угла! Пешком Лилия никак не сможет добраться до Мулдыней. Шла сюда — ничего, а здесь так натерла пятку, что ступить не может… Действительно, Лилия, тяжело опираясь на зонтик, одну ногу держала на весу, пятка торчала из туфли, лицо сморщилось, словно печеная брюква.

Карл не унимался:

— С ума сошла! Сколько раз говорил, чтобы не калечила ноги тесной обувью. Нет — ей нужно походить на изящных дам. Номер обуви у нее тридцать девятый, а она норовит купить тридцать седьмой, для чего? Чтобы пальцы давило и пятки терло!

Лилия пыталась оправдаться: он, дескать, сам навязал ей этот тридцать седьмой. Не он ли говорил ей: «Ноги у тебя будто две баржи — хорошо бы малость поубавить!» А что может она поделать со своими ногами, если выросли такие за семь лет, пока пасла коров, и потом в калснавском имении с подойником просиживала на корточках… Карл Мулдынь не принимал никаких оправданий. Одна отрада: хорошо, очень хорошо, что у Андра Калвица лошадь, иначе только к утру пришли бы в Мулдыни, а ведь в семь надо попасть на рижский поезд. Босиком Лилия идти не может, это не ноги, а черт знает что такое! У других мозоли растут поверх пальцев, а у нее — снизу…

Пока собрались, окончательно стемнело. Апанауского еще не удалось выпроводить, но теперь возня переместилась в сторону буфета. Маленьким Марте и Аннуле совсем не хотелось уезжать — здесь так хорошо и весело. Пока Андр запрягал лошадь, они, громко смеясь, прыгали по росистой траве и влажному песку, танцуя папильон. Мария сердито прикрикнула: «Ну, теперь новые туфельки пропали!» Но главной причиной для раздражения была незнакомая рижанка, которая навязывалась ехать вместе.

Ничего не поделаешь, Лилия Мулдынь забралась на телегу первая; охая, сняла туфлю и щупала натертую пятку, нога болела до самой икры. За кучера села Марта Калвиц, трое мужчин пошли следом за подводой.

Когда спустились в лощину и были уже на дивайском мосту, над Сердце-горой взвились первые ракеты, с треском рассыпались сверкающие звезды. В долине реки и над холмами Вецземиетанов на миг расцвел зеленый день — потом красный, потом желтый. До самой станции девочки ликовали, хлопая в ладоши. И у взрослых стало светло и радостно на душе, забылось все неприятное, пережитое днем, летний вечер баюкал как на теплых ладошках. Только Мария сидела надувшись да Карл Мулдынь иногда недовольно сопел.

Недалеко от железнодорожного переезда стояла какая-то женщина; спустилась с горы и поджидала, пока проедет подвода. Вокруг головы повязан большой платок, на руках держала заснувшего мальчугана. У Андрея Осиса что-то шевельнулось в памяти, он хотел окликнуть женщину, но Андр Калвиц потянул его за рукав.

— Это Светямуриене из Кепиней. Она со всей нашей семьей не разговаривает.

Перейдя рельсы, Андр несколько раз обернулся на цветник возле будки сторожа, но там никого не было видно.

Марта оказалась более опытным кучером, чем Андр. Вожжами не дергала, да и гнедой шел домой бодро, сам обходил большие булыжники, чтобы не трясло телегу. Иногда возница делала гнедому какое-нибудь замечание, и тогда на светлой полосе заката было видно, как лошадь стригла кончиками ушей в знак того, что сама понимает. Несколько раз Марта оборачивалась, подшучивая над своей маленькой тезкой — ярой танцоркой, которая теперь, уткнувшись в колени матери, хотела спать — и больше ничего. С хорошим чувством Анна смотрела на дочь Калвициене. «Да, эта умеет твердо держать вожжи и выбирать дорогу. Ее никто не собьет с пути, не столкнет в канаву…» Анна прижала маленькую Марту, стало еще теплее и радостнее на душе. «Да… Совсем другое время, и другими растут дети».