Андрей Упит - Земля зеленая

В огороде у дома, на ровных, вскопанных лопатой и чисто выполотых грядках много брюквы, моркови, огурцов, красной свеклы; даже цикорий посеян, только нет капусты. За ясенем притаилась рыженькая девчонка, над развалившейся изгородью Лекшей показалась женская голова, из-за угла хлева выглядывал бородатый старик в белых штанах.

— Соседи у вас любопытные, — заметил Андр.

В иссиня-серых глазах Иоргиса потухла улыбка.

— Нехорошая семья. Со двора не могу выйти, чтобы кто-нибудь не подсматривал из-за забора. Сам я никакой дрянной птицы не держу, а они своих кур нарочно ко мне гонят, чтобы мой огород разрывали. Морковь еще вырасти не успела, а девчонка уже таскает. — Вдруг осекся, вспомнив, что не в его обычае жаловаться и наговаривать на соседей, и махнул рукой. — Да сколько она может вырвать, мне еще вдоволь останется!

Двор Вайнелей под тремя липами, широкий, как скошенный луг; новая клеть, старый хлев и жилой дом — все на своем месте. Жилой дом недавно построен — с большими окнами и мезонином, — но постройка не совсем закончена, двери и окна на второй половине заколочены досками.

У входа на скамеечке сидела Альма, опустив голову, опершись на руки, свесив, как плети, босые ноги. Ступни Андра сразу отяжелели и стали цепляться за траву: мамин привет… как будто поздороваться надо… Но большая голова с острым уродливым затылком не поднялась, казалось девушка совсем не замечает чужого, так что Андр благополучно проскользнул мимо.

В кухне застеклена только половина окна. Здесь стоял верстак, а за ним — до самого потолка навалены доски и разный поделочный материал. Вокруг щепки, обрубки, стружки. Плита с двумя конфорками, — во всей волости такая была еще только у Краста в Барчах да у сунтужского барина. Даже с железными дверцами! Рот Андра открылся от изумления.

— Так лучше горит, — объяснил Иоргис Вевер, — и уголь не вываливается. Кулек положи здесь на скамейку, я потом его опорожню. Можешь посидеть в комнате, пока разогрею клей и починю это старье.

В комнате гладкий дощатый пол, два больших окна, засиженных мухами, и две кровати под нарядными одеялами с полосками из зеленого гаруса. Одна кровать убрана тщательно, на другой одеяло застлано косо, край его касался пола, выглядывал угол смятой простыни, поперек брошена потрепанная женская юбка, — ясно, что это кровать Альмы.

Но комната заставлена до половины. С потолка свисала натянутая основа, к стене прислонены два берда с выделяющимися светлыми зубьями, вставленными при починке. Рядом — колесо невиданных размеров, с тоненькими спицами и до смешного маленькой ступицей. Но самое удивительное находилось на столе — маленький желтый ткацкий станок со всеми приборами, вплоть до последней мелочи, в точности как настоящий, только красивее. Даже натянуто и начато полотнище из тоненьких ниточек. Челнок — величиной с гороховый стручок, с намотанной цевкой на полотнище шириной в две ладони. Невиданно забавное зрелище! Андр радовался, полный удивления и восторга. Должно быть, долго и терпеливо работал Иоргис ножом, резцом и еще какими-нибудь диковинными инструментами, прежде чем изготовил такую никому не нужную игрушку! Андр притронулся ко всем четырем подножкам — все задвигалось, нити заскользили, круги скрипнули, как и подобало. Стукнул прибоем — щелкнуло, как Прейман ногтем по своей табакерке…

Андр от души расхохотался.

— Над моим станком смеешься? — спросил Иоргис Вевер через открытую дверь, постукивая чем-то у плиты.

— Для чего вам такая штука?

— Это так, в зимние вечера, от нечего делать. И кроме того, там есть кое-что такое — ты не понимаешь, но бабам я бы мог показать. Если бы я теперь по этому образцу сделал большой станок, то было бы легче натянуть основу между рядами навоя, понадобилось бы куда меньше лучин, полотнище на бревно можно было бы накручивать ногой, и не приходилось бы всякий раз нагибаться к колесу… Поройся на моей книжной полке, я скоро кончу.

Полка не висела на стене, подобно полочке для посуды у матери или как шкафчик у хозяина. Красивая, из светлых дубовых досок, с тремя отделениями, она стояла на полу, у изголовья кровати Иоргиса между двумя окнами. Ни Библии, ни псалтыря на ней не было; небольшие книги лежали в строгом порядке, некоторые из них были даже обернуты в желтую и серую бумагу. Это отсюда мать иногда приносила с собой книги для чтения, и они не возвращались обратно до тех пор, пока Маленький Андр не переставал таскать их с собой на пастбище, пока не прочитывала их Лиена, а потом пару недель не трепала на своем столике Лаура.

Андр Осис с удовольствием слушал, когда мать читала вслух, но конца ни одной из книг никогда не слышал: его всегда клонило ко сну, как бы он ни сопротивлялся, а если и вынуждал себя проснуться, то мать уже тушила коптилку и, утирая слезу или тяжело вздыхая, ложилась спать, а отец, слегка взволнованный и смущенный, притворно кашлял. Прикоснуться к этому богатству Андр не осмелился, просто так окинул взором, читая названия на обложках верхних книг: «Графиня Женевьева», «Корзиночка с цветами», «Воочию увиденный путь на небо», «Песенки Юриса Алунана», «Военачальник Евстахия»… [30] «Корзиночка с цветами», «Воочию увиденный путь на небо», «Военачальник Евстахия», так же как и «Графиня Женевьева» — немецкие сентиментальные и дидактические лубочные сочинения, переведенные на латышский язык Ансисом Лейтаном (1815–1874). «Песенки Юриса Алунана» — сборник стихотворений основоположника латышской лирики Юриса Алунана (1832–1864). Отдельно сложены Видземский и Курземский календари, подобранные за двенадцать или пятнадцать лет, — серенькие книжки с потрепанными корешками и порванными обложками. Обе нижние полки занимали подшивки газет: «Латвиешу Авизес», [31] «Латвиешу авизес» («Латышская газета») — реакционная латышская газета (1822–1915). «Балтияс Земкопис», [32] «Балтияс земкопис» («Балтийский земледелец») — газета латышских помещиков (1875–1885). «Маяс Виесис» [33] «Маяс виесис» («Домашний гость») — латышская еженедельная газета (1856–1908), первоначально прогрессивная. и иллюстрированная «Рота»… [34] «Рота» («Украшение») — один из первых латышских еженедельных журналов (1884–1887). У Андра вырвался такой же вздох, как у его матери. Как чудесно было бы взять одну из книг, сесть около лампочки и уйти в другой мир, забыть Бривини с их каменистой спилвской трясиной, с заваленным навозом хлевом, в который скоро придется заезжать на скрипучей телеге… И все это прочел Иоргис Вевер, чего только он не знал!

— Эти книги с давних пор, — откликнулся Иоргис Вевер в кухне. — Когда еще отец был жив и я занимался своим ремеслом, у меня всегда водились деньги, с Морской и Микелевской ярмарок [35] Морская и Микелевская ярмарки… — названия осенних базаров: первый — в сентябре, второй — в октябре. ежегодно по пяти, шести, а иногда и десяток книг приносил домой. Теперь уже не удается, да и времени нет, все хозяйство на мне одном. Там на полке у меня было вдвое больше, по постепенно становится меньше: книга ведь, не лукошко и не рубанок — возьмут, а обратно не приносят.