Андрей Упит - Земля зеленая

Хозяин шел следом с вожжами и новым ясеневым вальком, к которому только сегодня утром кузнец Лиепинь приладил крюк с петлей. Всю дорогу Ванаг был не в силах оторвать восхищенного взора от нового чудесного орудия, которое могло сделать целый переворот в Бривинях. Только режущие части на нем не окрашены; красиво изогнутые точеные рукоятки — ярко-синие, деревянный передок — светло-желтый, с коричневым фабричным клеймом: «Рудольф Сакс». [38] «Рудольф Сакс » — широкоизвестный в свое время завод сельскохозяйственных машин в Германии.

На некотором расстоянии друг от друга трое бривиньских батраков уже вспахали шесть борозд на паровом поле. Глинистая почва достаточно влажна, лемехи легко и глубоко забирали, но лопатки сгребали мокрый навоз в кучи, его приходилось разбрасывать; вспаханное поле, как обычно, было в кочках. Дойдя до края, батраки повернули лошадей переставили лопатки, воткнули плуги в землю и пошли посмотреть на новый плуг. Сюда пришли также Осис и Осиене, возле риги показалась хозяйка с Лаурой.

Мартынь Упит был явно взволнован, когда запрягал коня. На краю передка шесть выемок, — как узнать, за которую зацепить крюк валька, посредине или ближе к краю. Нужно ли поднять резак перед лемехом выше или отпустить пониже, к тому же еще неизвестно, насколько глубоко берет плуг.

Затаив дыхание, все наблюдали, как немчуга с хрустом врезался в паровое поле. Пахарь еще не умел управлять, лемех врезался чересчур глубоко, резак кучей собирал навоз у самого нередка, а когда Мартынь нажал на ручки и они опустились вниз, лемех выскочил и заскользил по земле. Но когда плуг удавалось направить как следует, его преимущества становились очевидными: пласт земли ложился блестящий и гладкий, как ремень, дерн и навоз оставались глубоко под ним. Вороной знал свое дело, шел прямо, как по нитке, все, что происходило сзади, его не касалось. Но пахарь еще не мог соразмерить свой шаг, то одна, то другая нога ступала на край борозды, он частенько останавливался и поправлял что-то у резака пли у валька.

Женщины в этом не разбирались. Зато на лбу у Бривиня появилась складка. Браман презрительно отвернулся. Глаза у Галыня улыбались. И другая борозда после поворота получилась вся в буграх, неровная. Мартынь закончил борозду, рассерженный и недовольный, но, как видно, решил не сдаваться.

— Стало быть, с ним нужно обращаться иначе, — сказал Бривинь. — В воскресенье придется поговорить с каким-нибудь батраком из имения, пусть придет показать.

— Ты переставь валек на одну выемку поближе к краю, — подсказал Осис. — А то он слишком зарывается в борозду.

— Брось-ка лучше да запрягай в старую соху, — вставил с явной издевкой Галынь. — В имении, может, и годится, а для наших полей больно нежная штучка.

Хозяйка толкнула его в бок.

— Ты не суйся! Что ты понимаешь!

Мартынь только свирепо зыркнул глазами: сбежались поглядеть на чудеса! Валек он не тронул, но постромку со стороны борозды затянул потуже. Потом отвинтил резак и привинтил его плашмя, рядом с дышлом.

— Этот резак нужен для дерна, когда целину поднимают, или на осенней зяби. По навозу он ни к чему. — И снова двинулся по борозде. Сразу стало видно, что теперь совсем другое дело. Пахарь уже не скакал по борозде, плуг шел плавно, пласт опрокидывался сплошной лентой, наверху не оставалось и соломинки навоза.

Начав третью борозду, Мартынь показал, что можно управлять плугом и одной рукой, а другой не торопясь достать кисет с табаком. На четвертой — во рту Мартыня уже дымилась трубка, но он не пускался ни в какие разговоры, откинул голову, распрямил спину, а ноги двигались так легко, точно он всю жизнь шагал за этим немчугой. Вспаханная земля ложилась ровно, навоз исчезал, словно его и не бывало. Андр уныло поглядел на свою ершистую борозду. У хозяина Бривиней складки на лбу уже не было, он погладил бороду, все еще любуясь на великолепную заграничную новинку. Когда Мартынь вернулся и на повороте легко перекинул плуг, он прочувствованно сказал:

— На будущий год будем пахать четырьмя немецкими плугами. А старье останется для картошки.

Весело щебеча и пересмеиваясь, возвращались домой женщины: новый плуг сулил Бривиням большие перемены. Лизбете с гордостью взглянула на мужа, который шел впереди, высоко подняв голову. Батрачки, работавшие на капусте, тоже хотели узнать про новый плуг, и хозяйка остановилась рассказать во всех подробностях — об этом событии должен знать каждый в Бривинях.

Осиене забежала на свой огород. Треть пурвиеты, рядом с хозяйской капустой — участок, отрезанный прямо от поля. Сколько раз она ни заходила бы сюда, всегда вспоминала, как хотелось ей получить этот участок за хлевом, где картошка вырастала крупная, но водянистая, в дождливое лето даже покрывалась пятнами, а овес ложился и сгнивал. Как взглянет на три хозяйских гряды с морковью, в сердце так и кольнет: даже с этим не могли примириться, чтобы у испольщицы тоже что-нибудь да выросло, хоть бы было детишкам что погрызть. Обиднее всего, что Бривини поступали так не из скупости, а просто чтобы виднее была разница между огородами хозяина и испольщика-бедняка…

Прежде чем опуститься на колени, Осиене еще раз посмотрела, где это орут Катыня и Пичук. Но они были внизу, в конце прогона: должно быть, направлялись на пастбище к Маленькому Андру. Вот и хорошо, хоть немного отдохнешь от их бесконечных шалостей. Не добрались бы только до льняных мочил или до ям, оставшихся на месте вывороченных камней, — в этих ямах блестела черная вода; она решила время от времени посматривать в их сторону. Но как присела у бобов, так и думать позабыла… Из-за уборки сена, вывозки навоза и других работ она запоздала с прополкой по крайней мере на неделю, мокрица разрослась высокая, сочная, свиньям на сечку — лучше некуда, но бобы совсем не поднялись, хотя и начинали уже цвести, верхушки облепила подозрительная черная пыльца: верно, и в этом году их пожрет долгоносик. Дорожка между грядками чересчур узкая, сама гряда с бобами слишком широкая, до середины не дотянешься. Она сердилась на Осиса, что совсем не смыслит в огородничестве — позабыла, что весной сама всем распоряжалась. Что поделать, такой уж у нее характер — все искала к чему бы придраться, за что погрызть, — душа всегда полна черных дум, как те ямы из-под камней полны черной водой. Радости от немецкого плуга и от красивой пашни — как не бывало; плотно сжав губы, она выдергивала разросшуюся траву, сердито обрезала облепленные землей корни, а чистые стебли собирала в аккуратные кучки. Мысли перебегали от одной заботы к другой. Казалось, в жизни повсюду торчат мокрые грязные корни, и чем больше их режешь, тем тяжелее становится ноша. И ничего с этим не поделаешь, такой уж у нее характер…