Юрий Корольков - Так было…

В четыре часа утра фон Рунштедт позвонил в Берлин и попросил соединить его с Гитлером. К телефону подошел дежурный адъютант Шмундт. Полковник Шмундт входил в военную оппозицию. Он отказался разбудить Гитлера. Пусть фельдмаршал позвонит позже…

А с побережья шли все более тревожные вести. Высадка продолжалась. Следовало бы ввести в дело танковые дивизии, но Гитлер запретил трогать их без его, фюрера, разрешения.

Танковая дивизия генерал-лейтенанта Фейхтингера стояла всего в двадцати километрах от побережья. Противник высаживался чуть ли не рядом, но командир двадцать первой танковой дивизии имел строгий приказ — не делать ни шагу без ведома Роммеля. Получался заколдованный круг.

В половине седьмого утра генерал Фейхтингер все же решил на свой страх и риск атаковать десантные части противника. Ему удалось смять парашютистов за рекой Орн, но в десять часов из штаба поступил приказ остановить наступление. Фейхтингер так и не знал, кто отдал такой приказ.

Только в половине дня фон Рунштедт получил разрешение из ставки бросить в контратаку две танковые дивизии. Но вступить в бой они могли только утром следующего дня. Почти тридцать часов драгоценного времени были безвозвратно потеряны. Англо-американские войска к тому времени сумели ухватиться за побережье.

Теперь каждый день осложнял положение.

В разгар битвы за Нормандию начальник генерального штаба Вильгельм Кейтель с тревогой позвонил Рунштедту в Сен-Жермен; хотя Кейтель тоже имел звание фельдмаршала, но фон Рунштедт относился к нему с едва скрываемым пренебрежением. Кейтель способен лишь кланяться и беспрекословно выполнять приказы фюрера — считал Рунштедт. Только поэтому выскочка Кейтель и полез в гору. К пятидесяти годам будущий начальник генерального штаба был всего-навсего заурядным майором, а фон Рунштедт уже в то время имел звание генерал-лейтенанта. По военной иерархической лестнице Кейтель зашагал семимильными шагами с приходом к власти Гитлера. Но в глазах Рунштедта Кейтель по-прежнему оставался бездарным, заурядным штабным офицером.

Кейтель начал расспрашивать — какова обстановка на Западном фронте. Под конец он взволнованно спросил:

— Что же нам теперь делать?

Рунштедт сжал тонкие губы, выпятив вперед энергичную челюсть. Старый фельдмаршал многого не понимал. Когда он наступал на Дюнкерк, ему вдруг приказали остановить войска в десяти километрах от города и стрелять только из пушек среднего калибра. Потом дали приказ остановить пехоту и танки. Этот приказ передал ему по телефону как раз Кейтель. А ведь все трехсоттысячное войско англичан было тогда в западне. Рунштедт клянется богом, что не выпустил бы из Дюнкерка ни одного английского солдата!.. Тогда Кейтель пробовал учить его воевать — его, фельдмаршала Рунштедта, а теперь спрашивает, что ему делать… Обычно сдержанный и невозмутимый, фон Рунштедт вдруг вспылил и зло закричал в трубку:

— Что делать?.. Заключайте мир, идиоты!! И немедленно!.. Что вам еще остается делать?!

— Что вы сказали? — оторопев, переспросил Кейтель.

Но Рунштедт больше ничего не ответил. Он бросил трубку.

Начальник генерального штаба наябедничал на фельдмаршала — вероятно, тот выжил из ума, если говорит такие вещи… Это окончательно решило судьбу фон Рунштедта. Гитлер отстранил его от командования Западным фронтом. На место Рунштедта был назначен фельдмаршал Клюге, который так неудачно руководил в прошлом году наступлением «а Курской дуге.

На четвертый день вторжения Уинстон Черчилль решил сам побывать в Северной Франции.

Перед самым отъездом премьер наспех просматривал последнюю почту. Ему пришлось задержаться, чтобы сразу же ответить на некоторые письма. Прежде всего он прочитал короткое послание Сталина. Сталин поздравлял союзные войска с успехом и сообщал, что советские войска в свою очередь начинают летнее наступление ударом на Ленинградском фронте.

Это сообщение вызвало у Черчилля двойственное чувство. С одной стороны, наступление советских войск гарантирует, что немцы не перебросят во Францию нового подкрепления, но в то же время теперь надо ждать, что русские с новой силой хлынут в Польшу и на Балканы, — Сталин пишет о первом этапе наступления. Значит, последует второй и третий этап…

Черчилль продиктовал телеграмму Сталину:

«На сегодняшнюю ночь, 10-го числа, мы, должно быть, уже высадили около 400 тысяч человек вместе с большими, превосходящими бронетанковыми силами и быстро накапливаем артиллерию и грузовики».

По своему обыкновению, Черчилль несколько преувеличивал успехи. На плацдарм удалось перебросить около трехсот тысяч солдат, но и это было вовсе не плохо. Оказалось, что немцы только на самом побережье возвели какие-то укрепления. Дальше ничего не было. За прибрежными холмами лишь канавы на крестьянских полях да живые изгороди из колючих кустарников служили препятствием для продвижения танков. Но, конечно, об этом Черчилль не станет рассказывать Сталину.

Второе письмо было от Сметса. Интересно! Его мысль работала абсолютно в унисон с мыслями Черчилля! Сметс писал как раз то, о чем только что думал премьер.

«Немцам очень скоро придется решать, — писал Сметс, — бросить ли им свои основные силы для отражения атак с востока или с запада. Зная, чего можно ждать от вторжения русских, следует полагать, что они — немцы — решат сконцентрировать свои силы на русском фронте».

Последнюю фразу Сметс подчеркнул. Да… Русских нельзя допустить в Европу.

…На плацдарме Черчилля встретил улыбающийся Монтгомери, командующий сухопутными войсками союзников. Он был одет как всегда — в измятой куртке, плисовых штанах и черном танкистском берете. Штаб Монтгомери находился где-то неподалеку в замке. Монтгомери предложил заехать туда, но Черчилль предпочел осмотреть сначала плацдарм. Погода стояла ясная, кругом тишина, и только откуда-то из-за горизонта, точно отдаленный гром, доносилась по временам артиллерийская канонада. Войска продвинулись километров на пятнадцать, соединив все участки в единый плацдарм. В раскаленном воздухе дремали яблоневые сады, на зеленых загонах паслись телята и гуси. Никаких укреплений не было и в помине.

Но городок Байе представлял собой печальное зрелище. Его до основания разбили налетами авиации и огнем корабельных пушек… Машина Черчилля несколько задержалась у въезда в город. Жители безучастно глядели на прибывших. Женщина с подростком несли погнутую, изломанную кровать, извлеченную, видимо, из-под обломков. Убитых успели похоронить. Лица живых были суровы и мрачны.

Черчилль не стал выходить в Байе и проехал дальше, Он остался доволен осмотром плацдарма. Но следующие дни встревожили его.