Юрий Корольков - Так было…

— Кажется, сегодня будет жарко, — сказал Хойзингер, глядя на озера, нестерпимо блестевшие на солнце.

— Не жарче, чем на Восточном фронте, — мрачно сострил кто-то из военных, но его не поддержали. Опасно отвечать на такие шутки.

Было около одиннадцати утра, когда самолет приземлился на аэродроме близ Вольфшанце и пассажиры отправились к поджидавшим их автомобилям. От бетонированных плит тянуло жаром, как из калориферов. Что же будет позже, если с утра такая жара… Спина, шея, лоб мгновенно стали у всех влажными от пота. Штауфенберг снял в машине фуражку, вытер платком виски и поправил на коленях портфель. Он ни на мгновение не выпускал его из единственной руки.

Кожаный портфель, который так оберегал фон Штауфенберг, по виду ничем не отличался от портфелей всех других штабных офицеров, в таком портфеле каждому из них приходилось возить пачки ответственных и, конечно, совершенно секретных бумаг. С такими материалами нельзя ротозейничать! Поэтому естественно, что никто не обращал внимания на полковника, который, может быть, немного больше обычного следил за своим портфелем. Мог ли кто подозревать, что на самом дне вместительного портфеля Штауфенберга лежит плоская бомба с часовым механизмом. Достаточно снять предохранитель, легким толчком включить механизм, и через несколько минут все окружающие будут разорваны в клочья…

Собрались в подземном бомбоубежище с непроницаемыми железобетонными стенами. Казалось, что вентиляторы только нагнетают зной. Генералы, полковники сидели под низкими сводами, поминутно оттягивали прилипавшие к шеям воротнички и ждали Гитлера. Казалось, что в такой жаре можно свариться заживо. Но вот пришел дежурный адъютант фюрера и попросил всех перейти в картографический кабинет — там немного прохладней. Все охотно приняли такое приглашение. Все, кроме Штауфенберга. Его бомбу пиротехники рассчитали так, что максимальный эффект она могла дать в закрытом бункере с прочными стенами.

Картографический кабинет находился рядом, в просторной деревянной вилле с большими, широкими окнами. «Взрывная волна не даст такой силы, как в бомбоубежище», — тревожно подумал Штауфенберг, но тут же успокоился — пиротехники делали адскую машину с большим запасом разрушающей силы. Полковник уверенно поднялся на крыльцо виллы.

Через несколько минут вошел Гитлер. Не глядя ни на кого, спросил:

— Кто докладывает по первому вопросу?

— Полковник фон Штауфенберг!

Штауфенберг прошел к столу, достал из портфеля нужную папку и заодно незаметно освободил предохранитель. Портфель он поставил на пол, прислонив к ножке стола. Полковник лаконично докладывал обстановку, приводил цифры, отвечал на вопросы, почтительно выслушивал пространные реплики фюрера, потом продолжал говорить снова.

Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда Гитлер, проходя мимо, едва не задел портфель носком сапога. Штауфенберг напряженно ждал. Его: должны вызвать к телефону. Почему не зовут?.. Перед уходом легким толчком ноги он включит механизм.

Наконец дверь отворилась, и бесшумно, как умеют ходить только адъютанты, к нему подошел дежурный и сообщил — господину полковнику звонят из Берлина. У Штауфенберга хватило выдержки спросить разрешения у Гитлера. Фюрер кивком отпустил полковника. Как бы споткнувшись, Штауфенберг ударил носком рычажок, скрытый в углу портфеля, и вышел вслед за адъютантом из картографического кабинета.

Фон Штауфенберг посмотрел на часы. Без восьми минут два. В его распоряжении семь минут. Нет, теперь уже меньше… За то время он должен поговорить по телефону и покинуть ставку. До проходных ворот, где стоит патруль, метров полтораста — двести. Потом машина, самолет… В Берлине он будет засветло.

Фон Штауфенберг повесил трубку и пошел к стоянке машин. Она находилась в глубине соснового бора, за проходными воротами. По дороге полковник встретил генерала Фельдгибеля из управления связи. Он входил в оппозицию и по сигналу «Валькирия» должен был отключить всю связь, чтобы изолировать главную ставку от внешнего мира. Фельдгибель вопросительно взглянул на Штауфенберга.

— Все сделано, — ответил Штауфенберг на его немой вопрос. — Позвоните на Бендлерштрассе…

Штауфенберг прошел мимо, едва замедлив шаг. Ему следовало торопиться. Лучше, если взрыв произойдет, когда он будет уже за воротами.

Усилием воли фон Штауфенберг сдерживал себя, чтобы не смотреть на часы. У ворот он все же взглянул еще раз. Прошло ровно десять минут. В следующее мгновение раздался глухой и тяжелый взрыв. Полковник оглянулся. Взрывная волна вышибла стену картографического кабинета. Летели бревна, рамы, тела людей. Все это в облаке дыма и пыли. Свершилось!

Штауфенберг находился в нескольких шагах от проходных ворот. Метались перепуганные эсэсовцы. Кто-то звонил по телефону. Дежурный пытался задержать Штауфенберга. Не повышая голоса, полковник спросил:

— Разве вы получили распоряжение отменить пропуска или закрыть проходную?

— Нет, таких инструкций дежурный еще не получал. Но ведь произошел какой-то взрыв. Следует принять меры и никого не выпускать.

— Это дело вашего начальника! — высокомерно ответил Штауфенберг. — Вот мой пропуск…

Дежурный эсэсовец козырнул и пропустил фон Штауфенберга. Действительно, у дежурного не было никаких инструкций. Унтерштурмфюрер привык подчиняться…

Фон Штауфенберг благополучно миновал сосновый бор, где располагалась ставка, добрался до аэродрома, сел в самолет и полетел в Берлин. Он был уверен, что с Гитлером покончено.

Но случилось невероятное. В момент взрыва Гитлер стоял в нескольких шагах от портфеля с адской машиной. И тем не менее его только бросило на пол, обожгло, опалило. На какое-то мгновение он потерял сознание. Следом за взрывом наступила могильная тишина. Возможно, она длилась секунду-другую. Потом все, кто мог, бросились к выходу, выскакивали в пролом стены. Стонали раненые, распластавшись лежали убитые. Текла кровь, в воздухе стояла пыль, которая медленно оседала. Несколько бледных, оглушенных взрывом участников совещания кинулись помогать Гитлеру. Рядом с ним лежал мертвый стенограф Бергер, двойник фюрера. Иным показалось, что это Гитлер: так они были похожи. Они лежали рядом, оба откинувшись навзничь, кругом них было пустое пространство — взрыв разметал людей, отбросил расщепленный вдребезги стол. Одна нога Гитлера была подогнута, и острая коленка торчала кверху. Обгорелые брюки превратились в лохмотья.

Гитлер открыл глаза. Он еще не соображал. Потом его блуждающий взгляд остановился на собственной коленке. Ему помогли сесть. Гитлер ощупал ногу, потрогал обгоревшее сукно, и в эту минуту все услышали его голос.