Инал Кануков - Антология осетинской прозы

Завал прошел. Где-то в глубине теснины замерло последнее эхо… Пыль осела. От выступа, на котором стоял Тедо, не осталось и следа. Все было стерто… уничтожено…

Он глядел на вершину Казбека. Седая голова великана сверкала искрами радужного цвета под лучами заходящего солнца. Все горы были в тени: и ближние, и дальние. Один Казбек не расставался с солнцем, и яркая белизна его вершины сменилась еще более яркими переливами всевозможных цветов.

Залюбовался Баде великолепной картиной весеннего заката. Первый раз в жизни почувствовал он прелесть и величие природы, матери своей. Он постоянно видел высокие горы, леса и долины, и пригляделись они ему.

И вдруг теперь он загляделся на вершину Казбека, пораженный ее красотой, и в голове его зародились мысли, новые свежие мысли, каких у него не бывало прежде никогда.

Казалось ему, будто Казбек не груда скал, наваленных одна на другую, а живой великан, гордо поднявший седую голову окруженную чудным сиянием короны. И будто он властным взором окидывает подданных своих — таких же великанов, покорно преклонивших перед ним колени. Казалось, ждут они в немом молчании приказаний владыки, одного слова его, чтобы ринуться куда-то в пространство совершать великие дела, о каких человек не смеет и мыслить. «Человек, хе! Что такое человек? — думал Баде. — Какую он имеет силу? Что он может сделать? Ну что я такое? А впрочем, и люди не равны. Есть такие, что не мне чета. Я перед ними, как песчинка перед Казбеком. Наш аульный писарь? Куда мне до него! А лавочник Созо? Смешно и сравнивать себя с ним. Еще бы! Они ведь грамотные, ученые, а я… Что я, кто я? Пастух, пастух чужого стада овец. Вон на пиру, когда кончили строить дорогу в наши горы, старики пили за здоровье Созо, писаря и еще того… инженера. Дай бог нам побольше таких людей, как вы, — говорили им старики. А кто же скажет: дай бог нам побольше таких, как ты, Баде? И подумать-то смешно?»

— Выпьем за здоровье Баде! — вдруг крикнул он и расхохотался.

— За здоровье Баде! Ура-а!.. Ха-ха-ха!..

Овцы, мирно щипавшие вокруг него низкую горную травку, шарахнулись в стороны.

— Р-ррайт! Фю-ють! — свистнул он успокаивающе.

«Те — ученые, — продолжал размышлять Баде, — грамотные… а я… Э! да что об этом думать. — Фю-ють! — опять свистнул он. — Вот если бы и я был грамотным, книги читал бы… Я бы… что я сделал бы? Я бы… Не знаю что, но, наверное, сделал бы такое что-нибудь! Всем бы хорошо стало. И уж тогда меня бы народ вот как высоко поставил. Я тоже был бы, как Казбек. А без грамоты ничего не добьешься».

Тяжело вздохнул.

«А что, если бы… если бы я теперь принялся за учение! Э, да кто меня будет учить, кто? Нет такого человека у нас. А попросишь кого, — еще смеяться будет: ишь, скажет, ученым хочет быть. Нет уж, не надо об этом и думать».

— Фю-ють! — засвистал он, зашагав за овцами, которые стали забегать далеко вперед.

— А-а! — вдруг радостно воскликнул он, останавливаясь, и начал рыться в кармане поношенного бешмета. — Вот кто! Вот где будут учить меня! Там много грамотных. Я попрошу их…

Баде вынул из кармана клочок бумажки, повертел в руках и, бережно сложив, опустил обратно в карман.

Это была повестка из воинского присутствия. Баде вызывался в город, где он должен был вынуть жребий для отбывания воинской повинности.

«Лишь бы бог помог мне попасть на службу», — думал Баде.

Он глядел на вершину Казбека, и взор его сиял радостной надеждой.

А там, на Казбеке, алый луч великого светила, сверкнув последний раз на куполе горы, вспорхнул и улетел в небесное пространство.

— Помоги мне, Казбек, помоги! — взмолился Баде и погнал стадо домой.

На городской площади, против белого здания воинского присутствия, стоит толпа новобранцев.

Пришла очередь Баде, и вот он торопливо входит в двери, на которые так долго с волнением глядел.

В большой комнате за столом, накрытым красным сукном, сидят несколько человек в блестящих мундирах. И среди них один, к нему обращаются все.

«Вот этот, — мелькнуло в голове Баде, — словно Казбек, а остальные — подвластные ему горы».

Баде почувствовал невольное благоговение.

Он вынул свернутую бумажку из вертящегося ящика.

Сидевшие за столом взяли ее, развернули и потом что-то стали говорить и писать. Передали обратно.

— Ступай домой! Ты свободен, — обратился к Баде стоявший тут же рядом с ним переводчик.

— Не выпал, не выпал. Ступай домой и пей на радостях побольше араки.

Баде побледнел и не двигался с места. На лбу каплями выступил пот, а по блестящим сухим глазам была видна упорная работа мысли.

Рядом появился очередной парень, а он не уходил.

— Чего стоишь? Уходи! — прикрикнул переводчик.

— Переводи, пожалуйста, начальнику, я хочу сказать… — заговорил Баде.

— Чего тебе еще?

— Я желаю служить, а жребий не выпал, не возьмут ли меня так, без жребия?

— Нет, нет! Так не бывает, нельзя, не возьмут!

— Переводи, пожалуйста. Я хочу просить…

— Нельзя, нельзя! Ступай домой!

— Что он говорит? — спросил переводчика один из сидевших за столом.

— Просит, чудак, принять его на службу. Ему служить хочется.

— Господин полковник, — обратился офицер к соседу, указывая рукой на Баде, — не хотите ли взглянуть на редкость, вроде мамонта. Просится на службу.

— Да? Вот как! — ухмыльнулся полковник. — А, верно, дома-то ему не сладко живется.

Заметив улыбку полковника, переводчик весело расхохотался и, взяв Баде за плечи, повернул его и толкнул к двери.

Очутившись на площади, Баде долго не мог прийти в себя и бесцельно слонялся среди толпы новобранцев.

В стороне от этой толпы собралось несколько парней, внимательно кого-то слушавших. По временам там раздавался общий взрыв хохота.

Баде подошел и увидел двух молодых людей, сидевших на земле. Один держал в руке карандаш и клочок белой бумаги. Чему-то обучал соседа.

— Это — «м», а это «и» — говорил он, выводя карандашом какие-то вензеля.

— Это — «м-му», — повторял за ним сосед.

— Ишь ты! Как корова, «м-му», — передразнил его первый.

Парни рассмеялись. Улыбнулся и Баде. Он подсел на корточках к «учителю» и начал всматриваться в движение карандаша по бумаге.

— Тебе чего? — обратился к нему «учитель». — И ты желаешь учиться?

— Желаю, — ответил Баде.

— Заплати сначала.

— Заплачу.

— Сколько дашь?

— А ты сколько платил за ученье?

— Я? Я ничего не платил, а сам беру.

— Где ж тебя даром-то обучали?

— В тюрьме, вот где.

— Что ты! — удивился Баде. — Разве в тюрьме обучают грамоте?

— Как видишь.

Баде пристально посмотрел на собеседника. «Шутит парень или нет?» — думал он.