Инал Кануков - Антология осетинской прозы

Молодежь Барсаговых устроила скачки. Приняли в игру и Салдженыга, решили проверить, ловкий ли он наездник и быстрый ли у него конь. У Барсаговых ли не было резвых коней, у них ли не было лихих наездников, вот и стали они играть с Салдженыгом. Долго играли, как же иначе, день уже к вечеру стал клониться, но так сильнейшего и не выявили. Ни в чем молодые друг другу не уступали, будь то скачки, стрельба по мишени вскачь, джигитовка или верховая езда.

Тогда говорит Салдженыг, приглаживая гриву коня:

— Теперь испробуем, достойнейшие юноши, наших коней на крутом спуске. Кто удержится в седле и раньше других доскачет до реки, тот и победит.

— Пусть будет так, славный сын Албега. Только постарайся, чтобы ты сам своего коня на спуске не опередил, — пошутил Дадай — самый доблестный среди молодежи Барсаговых.

— Что ж, поглядим, храбрый Дадай, — только и ответил Салдженыг. И поднялись всадники на вершину холма.

Вон, поглядите, какой крутой и затяжной спуск ведет к реке! Нынешняя молодежь пешком и то боится по склону сбежать, а чтобы верхом на коне опуститься, об этом и речи нет. Прежде, мои солнышки, люди могучими, ловкими были, а в ратных делах и там, где доблесть свою показать надо, с ними и вовсе нынче никто б не сравнился. Хилого да трусливого юношу все презирали, прогоняли его прочь, иди, мол, к девицам, не место тебе среди мужчин. В свою очередь девушки тоже не желали с таким знаться, отворачивались от него, гнушались им. Горе такому юноше, позор ложился на него несмываемым пятном. А потому каждый готов был скорее умереть, чем покрыть себя позором.

Вот всадники взобрались на вершину холма, потом ринулись все разом вниз, а то как же. Скачут-несутся по крутому склону достойнейшие юноши, кто вперед выскочил, кто поотстал. Подскакали к реке, и опередил Салдженыг Барсаговых юношей ровно на лошадиную голову.

Опечалились славные юноши Барсага так, будто их молния ударила. И во второй, и в третий раз испробовали они свое счастье, только каждый раз чуточку опережал их Салдженыг на арабском скакуне.

Тогда подъезжает к нему могучий Дадай и говорит сердитым голосом:

— Салдженыг, живем мы с тобой в дружбе, точно родные братья. Конь да не станет причиной вражды между нами. Продай мне арабского скакуна, проси за него, что хочешь, ничем я не поскуплюсь.

Может, и не пожалел бы Салдженыг арабского скакуна Дадаю, ведь друзьями они были, но обидно ему стало, что на него сердятся, и так он ответил:

— Не знает тебя мой конь, Дадай, вдруг с непривычки в беду с ним попадешь. Лучше пусть на меня одного падут и несчастья и радость.

Ни слова больше не сказал Дадай, но в сердце своем затаил обиду.

Был у Салдженыга брат, Кудзан его звали. Легкомысленным, ветреным человеком был Кудзан. Бывало, затянет потуже пояс на нарядной, красной черкеске, сядет верхом на игривого коня и мчится во весь дух на свадьбу или еще на какое-нибудь веселье. Так, в лени и праздности проводил бездельник Кудзан свою жизнь.

Этого-то Кудзана и стал обрабатывать Дадай. Между братьями и так особой дружбы не водилось: да и как могли Салдженыга радовать разгул и бесконечные попойки брата. Салдженыг пытался учить его уму-разуму и по-хорошему и по-плохому, только не таким человеком был Кудзан, чтобы кого-то послушаться. А тут еще и Дадай стал натравливать его на Салдженыга.

— У Салдженыга семья, жена и дети, в доме он трудится, точно вол, ты же один и никому не нужен, — говорил, бывало, Дадай Кудзану. — Так вот, запомни, придет день, когда он вышвырнет тебя за порог голодным и раздетым. Он бы и сейчас это сделал, да ждет, пока дети у него подрастут. Ты только послушай, как он поносит тебя дома и на людях, разве так обращаются с любимым братом?

А еще он придумывал ему обидные прозвища, вдруг возьмет и крикнет при всех: «Эй, объедок Албеговых!» Или позовет: «Эй, ты, однодневный мотылек!», «Эй, обездоленный человек!».

Как-то раз Дадай допоздна продержал у себя Кудзана. Мог ли он отпустить гостя без того, чтобы не преподнести ему бокал злой араки, мог ли не угостить его чашей черного пива, или, может, в богатом доме Дадая нечего было поесть и выпить? Кто знает, о чем толковал ему Дадай за обильным столом, но когда Кудзан отправился домой, он не забросил за плечи свое крымское ружье, как обычно, а нес его, держа под мышкой. Пошатываясь да спотыкаясь при каждом шаге, переступил Кудзан порог дома и у горящего очага увидел лежащего к нему спиной брата: нездоровилось Салдженыгу, приболел он немного. Дети давно легли спать, а невестка, жена Салдженыга, дожидаясь деверя, прикорнула в углу. Кудзан разгневался, вот, мол, как меня уважают в этом доме, даже невестка уснула, не дождавшись моего возвращения, стал посреди комнаты меж двух столбов и разрядил ружье в брата. Ружье было заряжено медной пулей. Пуля вошла меж лопаток и вылетела из груди. Да случится такое с врагом твоим, Салдженыг и не шелохнулся, сразило его наповал.

С этого дня смерть надолго поселилась в доме Албеговых. Рассказывали, что кто-то из их семьи побывал в Грузии и привез оттуда какую-то заразную болезнь. Явилось ли именно это причиной или что другое, но, начиная со дня гибели Салдженыга, на род Албеговых напал мор и стал косить людей одного за другим, так что в доме Албеговых днем и ночью только и слышались вопли да причитания. Сельчане, боясь заразиться, сбежали кто-куда. Уже некому и на похороны было прийти к Албеговым, некому было оказать им помощь. Бедняги, пока они еще могли, сами относили умерших в склепы, сами их хоронили, а потом и это некому стало делать. Теперь уже ни плача, ни причитаний не было слышно, и дыма над окнами не видно.

— Все до единого погибли, весь род вымер, — решили сельчане, и каждый вернулся в свой родной дом.

Но вот как-то с верхушки башни Албеговых раздался голос:

— Добрые люди, да избавят вас дзуары наших гор от злой болезни! Мор унес весь мой род, один лишь я в живых остался. Пусть те из вас, кто хочет заслужить себе в будущем рай, помогут мне захоронить умерших родичей.

Люди смотрят, дивятся, как же иначе, — кричит с верхушки башни Батай из рода Албеговых. В селе Башен знали Батая как благородного, смелого юношу. Сидят на нихасе старики и говорят младшим:

— Заразы теперь можно не бояться, идите и помогите захоронить достойнейших Албеговых, не то позор нам всем.

Собрались люди у Албеговых, оплакали умерших, потом захоронили их в склепе. Вход в него закрыли камнем. Люди помогли также прибрать в доме, накормили проголодавшуюся скотину, после чего разошлись по домам.

Батай, бедняга, решил справить тризну по умершим. Послал гонцов к дальним родственникам, всех жителей ущелья Башен пригласил к себе. Когда в назначенный день люди собрались в его доме, он велел испечь лепешки из всего оставшегося в доме зерна, а весь скот зарезать. Люди стали его отговаривать, не стоит этого делать, ведь тебе самому еще жить, но Батай никого не послушал, поступил по-своему. Люди сели за тризну, как же иначе, и помянули род Албеговых светлой памятью.