Владимир Христофоров - Невеста для отшельника

Остальные тоже принялись посвистывать. Крайние животные лишь поворачивали в их сторону головы, потом снова бережно опускали их, ища рогами удобные неровности тундры.

— Спичками не чиркайте, — предупредил Омрувье, — Минут тридцать еще будут лежать. Поспим немного и мы. — Сам он замер в позе отдыхающего тундровика: на четвереньках, руки поджаты к груди — чтоб не застудиться, колени подтянуты к животу.

Ночь пронизывает холодом, стыло мерцают крупные чистые звезды. Похрапывает стадо, дожевывая во сне вкусный ягель. Но вот Ждан заметил; от дальнего края отделилась легкая тень, за ней вторая, поменьше.

— Важенка поднялась, следом теленок, — прошептал Векет. — Теперь потянутся соседние. Эти хитрюганы разве дадут поспать?

Зашевелились рога других животных. Из ночи, словно из старого погреба, потянуло грибным ветром. Этот запах сводит с ума оленя — так он любит грибы, по-чукотски «пон-пон». Еще черта несколько минут все двухтысячное стадо было на ногах. Ждан подумал о том, как мудро распорядилась природа, создав примерно на каждую полсотню коричневых и пепельных оленей одну совершенно белую особь. В кромешной тьме по этим светлым пятнам пастухи угадывают направление, в котором двигаются животные. Да и сами олени, чтобы не растеряться, очевидно, тоже ориентируются по своим собратьям-альбиносам.

Дикая беготня началась внезапно. Где-то справа зашлепал по лужам Векет и угрожающе заорал: «Э-эк! Э-эк!», добавив, впрочем, по-русски: «Куда вас, окаянные, несет!» Ждан ринулся влево, пытаясь завернуть расползающийся, будто чернильная лужица, темный клин. Издалека раздавался звонкий, еще не окрепший на тундровых ветрах и стужах голос Олега Кергията. Появился обеспокоенный бригадир.

— Так можно все стадо распустить.

Незаметно просочился рассвет: потускнели звезды, проявились, точно на фотографическом отпечатке, очертания далеких сопок. Бледно-зеленым светом зажегся ободок на востоке.

Когда стало совсем светло, обнаружился откол — кусок голов в сто сумел-таки ускользнуть. Он ушел к самому обрыву, где несла свои воды Каменная Скользкая река. За ней поднимались сумрачные фиолетовые горы.

Омрувье вытер потное лицо, сжал губы и задумался. Бригадир пригладил усы и посмотрел на пастухов вопросительно, с легкой улыбкой. Так смотрит учитель на своих питомцев, словно спрашивая: ну, а какое решение примете вы?

Основное стадо рассыпалось по всей громадной сочно-зеленой долине, будто небрежно брошенная пригоршня серых речных камушков. Древняя земная картина, способная вдохновить живописца, но не начинающих пастухов.

— Задача у нас с вами такая, — сказал Омрувье. — Собрать стадо и направить его по широкому руслу вон той пересохшей реки. Сделаем трехкилометровый полукруг и выйдем к палатке. К этому времени олени устанут и расположатся отдыхать на галечнике, а мы в кукулях. Валюм? Понятно?

Ждан с Векетом направились к обрыву. Омрувье затрусил в обход основного стада, к покатым рыжим сопкам, которые, словно магнит, притягивали оленей. Олег остался с северной стороны долины.

За Векетом увязались две оленегонные лаечки. Одна вся белая, вторая — черная. Первую поэтому назвали Рекокальгин — песец, вторую странным именем — Пикки. У Пикки, кстати, была одна особенность. Он страшно любил, когда его пощелкивали ногтем по носу. Пес блаженно жмурил глаза и не отходил. «Балдеет», — в таких случаях говорил Векет.

Оленегонные лаечки еще молодые, с придурью. Их только нынешней весной привезли из Марковского питомника. Псы часто входят в азарт и вместо того, чтобы толково и целенаправленно заворачивать крайних оленей, врезаются иной раз с диким лаем в самую гущу. Животные срываются с места и несутся с грациозной стремительностью по маршруту «куда глаза глядят». Пастухи кричат на все лады, созывая своих непутевых помощников, и только тогда восстанавливается прежний порядок.

Векету и Ждану не без труда удалось направить оленей куда следует, их все сносило куда-то в бок.

Мощно и яростно вставало белое солнце. Густой пар длинными космами стелился по еще прохладной земле. Небо без единого облачка сулило по-летнему жаркий день. Ждан оперся на кривой посох, зажмурился, медленно втягивая в себя, точно пробуя, чистейший тундровый воздух.

— Нравится? — Векет подставил лицо теплым лучам. — А еще не хотел оставаться.

— Скажи, что труднее — ночное дежурство или дневное?

— Одинаково. Существует поговорка; в летнюю жару пастухам надо гнать стадо с такой скоростью, чтобы выпадающие личинки подкожного овода не могли его нагнать, превратившись в летучих кровососов. Еще испытаешь эту радость, не волнуйся.

— Нынче вряд ли. Завтра будет верталь.

Откуда-то взялся отливающий черным лаком большой ворон. Покружился над пастухами и так же внезапно исчез.

— Раньше старики по полету ворона могли угадывать разные события. Так и говорили: «Ворон на крыльях новость несет». Помню, когда я был маленький, мой дедушка однажды сказал: «С плохой новостью ворон летит». И точно, вскоре узнали, что в соседнем стойбище умер человек.

— Сказки, — заключал Ждан.

— Быль. Сказка другая. Вот послушай. В старину чукчи запрещали малым ребятишкам выходить из яранги, когда становилось темно. Моя мама говорила: «Не ходи, а то ворон спросит». А что спросит, она и сама, наверное, не знала. Однажды, снедаемый любопытством — что же спросит ворон? — я затаился неподалеку от яранги и долго ждал его прилета. Не дождался, вернулся. Говорю: «Мама, а меня ворон спросил», — «Что-о? — удивилась та, — Что же он тебя спросил?» — «Чей ты, сыночек, мальчик?» — «Какомэй! — еще больше удивилась моей выдумке мама. — И что же ты ответил?» — «Я коснулся ворона, и он улетел спать». С тех пор меня перестали вороном пугать.

Часам к восьми стадо наконец успокоилось, расположилось тесным кругом на теплом галечнике. Пастухи мгновенно уснули в своих кукулях. Ждан еще некоторое время во сне продолжал насвистывать, все «пас оленей». Векет захрапел с такой яростью, что даже Омрувье не выдержал, сел, протер глаза и удивленно пробормотал: «Надо же, будто кто волочит по камням пересохшую моржовую шкуру».

Проснувшись, Ждан взял «Спидолу» и залез в фургончик, где умещались нары и узкий столик. Через полчаса округу оглушил слаженный и мощный хор имени Пятницкого.

— Полчаса дела! Я же вам говорил! — силился перекричать транзистор механик. — Кому еще чего починить? Налетай, пока я добрый!

Омрувье поспешно извлек из фанерного чемоданчика, где хранились винтовочные патроны и ракетницы, карманные часы невиданных размеров.

— Сумеешь?

Ждан потряс хронометр, приложил к уху, затем щелкнул крышкой и долго изучал допотопный механизм.