Виктор Ревунов - Холмы России

Кажется, и не изменился с той поры Елагин, только вроде бы пострашели глаза, потому ли, что пришел из тюрьмы, или еще веяло на него тайной убийства.

Родион Петрович подставил к столу стул для Стройкова. Он с одного взгляда отметил и убранство стола, и количество бутылок и подумал: «Щедро встречает хозяин».

— Спасибо, — ответил Стройков на приглашение Родиона Петровича сесть, все стараясь понять, для какого разговора его пригласили, и чувствовал, что ждут его неприятности.

Он сел. Разговор первым не начинал. Он привык быть с людьми простыми, был с ними живее, увереннее. Здесь же его отчуждали и неизвестность столь срочного приглашения, и особое положение этих людей, и то, как приглядывался к нему Дементий Федорович.

— Сейчас, милый Алексей Иванович. Мы уже грянули за возвращение. Надо и тебе, — и он спросил, что налить, трогая бутылки, и так улавливал желание Стройкова. — Нальем чистейшей, — наконец уловил он желание гостя.

Юлия положила ему на тарелочку салата, от которого свежо и остро пахло луком и редиской.

Не знал и Дементий Федорович, с чего начать разговор, и не торопился.

— Давно я тебя не видел, Алексей Иванович.

— И я вас, — ответил Стройков, как будто был очень рад, что они наконец встретились. — И сказать — не думал, что увижу.

— Вот завернул по дороге.

— Родных нельзя забывать… Дело ваше, что же, в архив сбросили? спросил Стройков и поглядел на его рубиново блестевшие кристаллы «шпал» в петлицах.

Дементий Федорович с особой бережностью расстегнул карман гимнастерки и показал красный край партбилета.

— Чист!

— Это хорошо… Значит, с такой радостью. Будем! — сказал Стройков и выпил, взял вяленого окунька, разорвал его.

Родион Петрович хотел еще налить Стройкову, но тот отставил свою рюмку: он не выпивать приехал, а на разговор.

— А может, дело-то мое — в мусор, и вынести куда следует? — сказал Дементий Федорович.

— Нельзя. Вдруг что потребуется, а бумажки-то и нет. Это для вас самого важно.

— Думаю, не потребуется.

— Так загадывать не надо.

— А ты, пожалуй, и прав. Дело не кончилось. Врага найти и в землю втоптать. Я теперь злой. Рано тогда успокоился. Тут бы мне жить.

Юлия тихонько поднялась. Пора и коня попоить. Вышла, чтоб не мешать разговору.

Хотел выйти и Родион Петрович, вернее, дал знать, что, если угодно, он выйдет, и лишь привстал, как Дементий Федорович взял сто за руку, придержал, глядя в это время на Стройкова.

— Ты знаешь, за что меня?

— Гак, слышал некоторые разговоры.

— Было письмо от Желавина, и там говорилось, будто бы я был связан с бандитами, когда работал тут, в уезде. До меня были убиты двое секретарей укома и военком. Я же остался жив. Не странно ли? И это проскальзывало в письме.

— Во все это не верили, — сказал Стройков, — Но исчез Желавин. Скрывать его последнее письмо никто не имел права. Письмо пошло.

— И дело началось?

— Как известно.

— А ты верил?

— Во что? Тут два вопроса: верили во что — было или не было?

— Но ответ один.

— А я, простите, отвечать не собираюсь. Говорите. л я слушаю. Для того ведь пригласили. Но раз затронули-скажу. По капле собирал, старался. И народ помогал.

— Капля камень долбит, — сказал Дементий Федорович так не потому, что в чем-то хотел повинить Стройкова, а что не мог не сказать о незаметном мужестве людей, которые и продалбливают пути к свету и правде — без этого еще вон там бы… — показал Дементий Федорович куда-то, — среди черных и мрачных камней зябли до сей поры.

— Не одна капля-то. Много лет надо, чтоб что-то продолбить. Глянешь на иной камень, весь он рябой от ударов капель. По за всю мою жизнь, сколько дождей пройдет, новой рябинки не будет, не появится… Лучше дружка спихнуть с дороги, если мешает… Что я мог сделать? Только сочувствовал, уважаемый Дементий Федорович.

— Я мог тебя и не тревожить сегодня, Стройков. Все ты узнал бы и так-без встречи со мной. Но меня и самого кое-что интересует. Ты давно работаешь тут. Знаешь.

— Что интересует? — сразу спросил Стройков.

— Скажи, Желавин был убит вскоре, как было от него письмо на меня?

— Да. Не анонимка. Письмо с его подписью. Он должен был отвечать за свои слова. Но он вдруг исчез.

— Кто же мог убить его?

— Вина пала на Федора Григорьевича. Был найден топор под березой, где Федор Григорьевич замерз. Топор его, клейменый. Этим топором Желавина и убили.

— Федор Григорьевич мой друг, как известно. И будто Желавин был убит за письмо на меня. Хотя, как Федор мог знать о письме? Мог он знать или нет?

— Утверждать что-либо трудно.

— А ты что думаешь?

— Это мое дело. Про факты же сказать не смел бы людям посторонним.

— Я посторонний? — удивился Дементии Федорович.

— Претензии в ваших обидах предъявляйте не мне.

— Почему же не тебе? Ты ведь круг-то замкнул.

Родион Петрович не вступал в разговор. Но сейчас почувствовал, что взрыв произойдет, и не успел.

Стройков вскочил со стула.

— Вам что, не по нраву?

— Гебя обманули.

Стройков побледнел, сдерживая себя.

— Что-нибудь знаете?

— Нет.

— А нет, так зачем же так язык распускать, — сказал Стропков как можно медленнее, чтоб позаметней была тяжесть его слон.

Родион Петрович с трудом усадил его за стол, и сел Строиков только потому, что разговор уже касался его и надо было выяснить кое-что в происшедшем.

Он попросил Родиона Петровича выйти на минутку.

— Вам обоим нужна одна и та же правда, и надо идти к ней с ^большим доверием друг к другу. Прав может быть каждый из нас, — сказал Родион Петрович, зная, как горяч бывал Дементий Федорович.

Родион Петрович вышел.

— Успели оттуда, — еще не остыв, проговорил Стройков. — Еще не вышло бы чего?

— Что, скажи?

— Молчать об этом!

— Безусловно.

— История эта, как плохо погашенный огонь. Не успел отойти — опять загорелся. Огонь опасен для других домов.

— Надо лучше гасить.

— Помогите или научите. А на такие изречения мы и сами горазды.

— Хотел что-то сказать? Я перебил.

Это надо делать пореже, а спокойно выслушивать.

Когда человек пашет, ему не надо мешать, если он старается, но что-то у него не выходит.

Дементий Федорович принял это мирное начало- успокоился и ждал, что скажет Строиков.

Строиков проверил, как крепко закрыта дверь хотя знал, что тут не будут подслушивать.

— Митя, сын Федора Григорьевича, — начал он — совсем недавно назвал себя убийцей Желавина и приучастил к этому жену свою. Будто бы сказал это в помрачении ума Не берусь гадать о дальнейших его высказываниях. У меня состоялся разговор с его женой. Как выяснилось, ей и ее мужу известно о факте появления у их окна неизвестного с холстинкой на лице.

Дементий Федорович порывался что-то сказать.