Виктор Ревунов - Не одна во поле дороженька

Обычно немногословный, умеющий слушать, Виктор Сергеевич Ревунов может вдруг разговориться, если речь заходит о том, что его особенно волнует, и даже становится запальчивым, когда уверен в своей правоте. Как-то в беседе о насущных вопросах литературы, о сегодняшних крутых ее виражах, об исторической памяти Виктор Сергеевич решительно сказал:

— Решал всегда народ. — И горячо, словно боясь, что перебьют, добавил: — Непостижимы его духовные запасы, его мужество и душевная красота.

Волнуясь так, словно это было вчера, стал он рассказывать про годы войны, вспоминать эпизоды, случаи, как под угрозой расстрела или виселицы прятали раненых жители Смоленщины, как последнее отдавали солдатам русские женщины и старики, как жалели отступающих, как радовались нашему наступлению те, кому посчастливилось дожить до него…

И, слушая воспоминания писателя, начинаешь лучше понимать его героев, их спокойное, даже будничное мужество и доброту, ясность и прямоту души. Убеждаешься, что написать о народном подвиге в годы Великой Отечественной, а затем и в послевоенный период было для Ревунова потребностью души, делом совести, что его тема выстрадана, что родник его вдохновения неисчерпаем.

Родившись в Москве, будущий писатель в годы юности бывал в селе, на Смоленщине, где лесником работал его дед и сельским учителем был родной дядя. Наверное, потому так удались ему потом образы людей этих профессий: натура была изучена глубоко и основательно, их дело было ему близким. Потому и Максим Лубенцов, и Павел Поярков, и Алексей Завьялов — лучшие из его героев, наделенные высокими душевными качествами, — наиболее понятны, близки читателю, а в речи Кирилла порой прослушивается житейская интонация самого В. С. Ревунова.

Поступив на заочное отделение Литинститута (1939 г.), Виктор Ревунов начал заниматься в семинаре Константина Александровича Федина. Начинающему прозаику друзья советовали переводиться на очное отделение, но прежде показать свои рассказы Паустовскому: если, мол, он поддержит, то… Зная, как занят Константин Георгиевич, Виктор долго не решался обратиться к нему, а когда все-таки уступил настоянию друзей, то был поражен: не прошло и двух дней, как метр вызвал его и в присутствии других студентов прочитал написанное зелеными чернилами на ревуновских рассказах: «Этот человек талантлив, ему нужно учиться».

Так счастливо началась творческая судьба Виктора Ревунова, но… «завтра была война». Через ее поля, кровавые и дымные, прошли все лучшие, в их числе — Виктор Ревунов. Доучиваться ему довелось уже после войны.

Учителем его стал Леонид Максимович Леонов. Попасть в семинар самого Леонова! О чем еще можно мечтать? В семинаре большого мастера и педагога и получило развитие то врожденное чувство слова, то чуткое внимание к живой народной речи — образной, меткой, сочной, — которое присуще было молодому прозаику.

Через год после окончания Литинститута в панферовском «Октябре» вышла первая повесть Ревунова «Новые берега» (1949). Там же увидела свет и повесть «Меж крутых берегов» (1954), давшая название первому «молодогвардейскому» сборнику (1956). В него вошли рассказы «Вернулся», «Глаша», «Головня», «В беде».

Проза Виктора Ревунова нашла своего читателя, прежде всего — молодого. Ратный подвиг и труд на земле как первооснова нравственного мира личности — становится главной темой его творчества, пронесенной через всю писательскую судьбу и наиболее полно воплощенной в романе «Холмы России». Книги «Красный день», «Соловьиная ночь» (1962), «Не одна во поле дороженька» (1964), «Пропавшая в метель» (1966), «Белый камень» (1968) открыли читателям 60-х годов людей цельных и чистых душой, преданных Родине, верных в любви, тонко чувствующих красоту природы, черпающих у нее силы в горькую годину, а подчас как бы растворяющихся в ее врачующей благодати.

Сегодня, может быть, как никогда, насущны морально-этические постулаты, утверждаемые в житейском поведении ревуновских героев — учителя Лубенцова и шофера Фомина, лесничих Завьялова и Пояркова. Судьба Павла Пояркова, думается, вынашивалась дольше и мучительней других: столько отдано ему автором заветных чувств и раздумий.

Что же главное в нравственных уроках, преподанных жизнью этим людям?

Страдая за других, трагически переживая даже невольную свою вину, казня себя за чужие ошибки, эти герои бескомпромиссны и всегда берут на себя ответственность за все, происходящее вокруг. Они от беды не прячутся, напряженно думают о связях поколений, своим трудом стараются украсить жизнь.

Постоянно слышимо во всех произведениях Ревунова «эхо войны», постоянны воспоминания и прямые экскурсы в годы Великой Отечественной, помогающие глубже осмыслить современные процессы духовного противостояния, четче их сформулировать, поверить сегодняшнее истинными, непреходящими ценностями. В традиционных внешне сюжетах рассказов «Стасик», «Огоньки», «Вернулся», «В саду», «Глаша», «В грозный час», «В беде», «Головня» писатель раскрывает характерные закономерности в поведении советского человека, без аффектации совершающего свой подвиг как необходимое и, значит, привычное дело. В буднях военных и послевоенных лет находит В. Ревунов своих героев, создавая несколькими штрихами живые, незабываемые, неповторимые образы маленького разведчика Стасика или старика, встреченного воинами в старой баньке — безымянного, но литого, словно из одного золотого куска. Облик этого старика, мелькнувшего в тяжкой фронтовой круговерти, запоминается неожиданным его откровением: на вопрос фронтовиков, что можно сделать с одним мешком зерна, старик отвечает: «Золота столько давай — не возьму». И так-то просто им объясняет свою задумку, что и читатель верит: дождется он своих земляков и встретит их достойно — хлебом и теплом. Золотое сердце и золотые руки помогут…

В небольшом эпизоде раскрывается душевная красота крестьянина, привыкшего к труду и правде.

Удаются автору яркие женские характеры. Глаша из одноименного рассказа скромна, застенчива, ее неброская внешность поначалу меркнет рядом с «шальной красотой» Марийки. Но постепенно в Глашиной готовности к любому труду, в ее спокойном бескорыстии, терпении к тяготам послевоенного быта раскрывается такая душевная красота, что читатель воочию видит голубое сияние ее прекрасных глаз и отдает предпочтение Глаше. Досконально зная внутренний мир этих людей, писатель стремится передать его поэзию через движения в природе и создает двумя-тремя штрихами то состояние, которое потом проецируется на душевные движения людей. Вот и в «Глаше» читаем: