Виктор Ревунов - Не одна во поле дороженька

Но главная стихия, где Виктор Ревунов чувствует себя свободно, где сполна раскрывается его талант, — это природа и природные, естественные люди, трудящиеся на земле, слитые с нею, глубоко чувствующие и красоту и нужды ее.

Случайный попутчик автора Федор Максимович, от лица которого ведется повествование в «Волчьем лыке», в годы войны попал в сложнейшую ситуацию, как, впрочем, и большинство героев Ревунова. Поведение его определяет преданность Родине (поставленная под сомнение) и готовность бороться с врагом в любых условиях. А встреченный в оккупированном селе враг его староста Лыков, оказавшийся впоследствии тоже партизаном и даже разведчиком, являет собой пример куда большей стойкости, опытности, умного маневрирования под носом у врага… Прощупывая друг друга порой опасными для жизни методами, оба делают общее дело да еще и сохраняют друг другу жизнь. И хотя испытаний выпадает героям немало, да и рассказ в рассказе предполагает известную долю описательности, — вещь эта не так проста. Мы видим попытку философски осмыслить судьбу человека в экстремальной ситуации, не выделенной из общего исторического движения. Тут немаловажны и рассуждения о «негодяйстве», противостоящем человечности, и ставшая лейтмотивом в дальнейшем творчестве В. Ревунова философия природы, готовой защитить человека, столь еще невежественного и жестоко-неопытного в обращении с ней, матерью. И, конечно, неустанное воспевание ее вечно обновляющейся красоты.

Жизнь села В. Ревунов рисует глубоко и поэтично, а вот взявшись распутывать сложности взаимоотношений городского, а тем более — столичного жителя, — писатель явно испытывает очевидные затруднения. Люди, порою неискренние, играющие в жизни, стремящиеся создавать свой образ, или, как сейчас говорят, имидж, — не до конца понятны писателю. Отсюда и некоторая наивность характеристик, и слишком непосредственное, прямолинейное отражение их душевной смуты в языковой сумятице. Прежде всего это наблюдение относится к повести «Пропавшая в метель».

За четыре года до ее написания В. Ревунов публикует небольшую повесть «Когда цвели таволги», в которой намечена расстановка сил, сполна развернутая в «Пропавшей в метель». Мы уже говорили, что Ревунову больше удается народный характер. Так вот, война шофера Кирилла, его мир, его мужество и доброта, его вспыльчивая непримиримость к нравственному компромиссу, его спокойная уверенность в своей правоте и возникают перед нами в сплаве живого, целостного характера. Дмитрий же существует лишь как антипод Кирилла, особенно в ретроспекции военных событий. А Рина, возлюбленная Мити, — эпизодическое лицо, хотя писатель дает нам понять, что встреча с Кириллом произвела на нее огромное впечатление и в дальнейшем могла бы повлиять на ее жизненную позицию: ведь она, как признается Кириллу, — Арина. А это значит — человек с корнями… Однако развития в повести ее линия не получает, ибо авторская задача тут, по-видимому, иная: выявить правду, показать истинное лицо каждого из двух бывших фронтовиков, встретившихся поначалу как друзья.

Итак, расстановка сил в мирное время, спустя два десятилетия после окончания войны: преуспевающий крупный специалист (в «Таволгах» — хирург, в «Пропавшей в метель» — конструктор или физик-экспериментатор, занимающийся оборонными проблемами на секретном объекте) и ничего не достигший в глазах обывателя, но счастливый своей «маленькой» работой учитель (в «Таволгах» — шофер). Он-то и раскрывается постепенно как человек, несравненно более богатый нравственно, духовно и в итоге — счастливый. Максим Лубенцов — из тех, кто не путает материальное благополучие со счастьем, для кого чистота помыслов и глубина чувствования, борьба со вседозволенностью, духовной сытостью и самодовольным сознанием своей исключительности — определяющие черты личности. А его бывший фронтовой товарищ — Калужин, при всей своей импозантности крупного деятеля, при всем своем уме и размахе, оказывается помельче душой, послабей сердцем, а значит и равнодушней, жестче.

Встреча их переворачивает многое в жизни Калужина, во всяком случае во внутреннем ее течении. Автор удержался от резкого противопоставления: Калужин — отнюдь не отрицательный герой, а живой человек и, в конце концов, оба они люди одного первичного закала. Конфликт повести обусловлен столкновением подлинных страстей, напряженных поисков справедливого решения сложившейся ситуации.

«Пропавшая в метель» и «Не одна во поле дороженька» — самые крупные повести В. Ревунова — более уязвимы по языку и композиции. Возможно, потому, что выстраивать большую вещь значительно трудней. Колоритный, точный, ароматный в малых формах, язык писателя в повести «Пропавшая в метель» немного тускнеет, ослабевает образная его наполненность, а порою и конкретность.

В полемических диалогах Калужина и Лубенцова, связанных с мировоззренческими основами бытия, в разговорах с Линой (бывшей женой Лубенцова) речь несколько обесцвечивается, ослабляя общую тональность произведения. Если герои сельских рассказов и повестей говорят образно, эмоционально, то, превратившись в городских жителей, некоторые из них — Лина, Калужин, его жена Вера Петровна, ее брат — художник Вадим Петрович — становятся и многословны, и неопределенно смутны в своих суждениях. Убедителен до конца здесь, пожалуй, только Лубенцов, чья душа не допускает и малейшей фальши. У него высоко развито не только нравственное, но и эстетическое чувство: вспомним, как интересны, глубоки, значительны его суждения о картине Вадима!

Противоречивый характер Калужина менее удался писателю, хотя автор и избегает схемы, стремясь показать, как с годами утрачивает Калужин многое из того, что сближало, роднило их с Лубенцовым в военные годы; как обстоятельства, условия жизни меняют характер и стиль поведения человека.

Для понимания существа различий в развитии этих двух людей важен ночной разговор Калужина и Лубенцова на даче: каждый раскрывается тут некой новой гранью. И то, что эту беседу, весьма напряженную по своим душевным движениям, невольно слышит Ирина, взрослая дочь Калужина, высветляет как бы рикошетом и ее. Ирина получает некий нравственный заряд, открывший в ней особую подвижническую черту, готовность к самоотвержению, неведомую ранее даже самой героине. Этот эпизод наводит на мысль о ночном разговоре Наташи и Сони из «Войны и мира», невольно подслушанном князем Андреем и позволившем ему понять нечто главное в душе Наташи Ростовой. Вот и Ирина вдруг становится близкой столь дорогим сердцу писателя сельским героиням В. Ревунова.

И какой опустошенной предстает в сравнении с нею Лина в ее последних диалогах с Калужиным и Лубенцовым. Тут обнаруживается вся заурядность ее натуры, убогая банальность ее мыслей. Тем более неожидан эмоциональный взрыв Лины против предательства и фальши: ведь она же первая внесла эту фальшь в дом Лубенцова. Может быть, линию поведения Лины следовало выстроить гибче, убедительней: ведь это она, партизанская дочь, еще девчушкой «в рваном ватнике в разведку ходила». Что же случилось? Что примешалось к любви? Может быть, престижное положение Калужина? Да и любила ли она его? И почему такая ненависть в финале к боготворимому когда-то Лубенцову? Причины, конечно, в самой Лине, однако ее «эволюция», а точнее, внутренняя деградация остаются «за кадрами» повести.