Тамаз Годердзишвили - Гномики в табачном дыму

Гиорги Картлишвили никак не мог сообразить, где и когда три приятеля начали «оккупацию» музыкального мира города. С Гиорги они порвали как-то незаметно. Сначала перестали приглашать на дни рождения, потом и сами не приходили к нему на семейные праздники.

В один прекрасный день Гиорги прочел в каком-то журнале статью музыковеда Зозо Гудушаури, в которой до небес возносилась первая симфония Зазы Асатиани, исполненная оркестром народных инструментов под управлением дирижера Тенгиза Гамрекели. Сказать правду, Гиорги очень порадовался, этому. Специально подкараулил ребят и каждого поздравил в отдельности: одного — с великолепной симфонией, второго — с бесподобным мастерством, третьего — со всемогущим пером. Ребята приняли похвалу равнодушно, как должное, но Гиорги, восхищенный успехами соседей, не придал этому значения.

Через несколько месяцев, на этот раз в центральной газете, Гиорги прочел обширную статью музыковеда Зозо Гудушаури, который восхвалял вторую симфонию Зазы Асатиани, исполненную объединенным симфоническим оркестром музыкальных училищ. Дирижер тот же — Тенгиз Гамрекели.

Гиорги Картлишвили снова порадовался успехам соседей, подкараулил их и поздравил. Ребята выслушали его с холодной вежливостью, что расстроило Гиорги.

Ровно через год Гиорги увидел в окно Тенгиза, Зозо и Зазу. Давно не видел он их вместе. Зозо и Заза иногда встречались ему, но Тенгиз давно не попадался на глаза. Говорили, что он учится в Воронеже, в докторантуре у профессора Ваганяна. Приятели, вспомнив молодость, гоняли во дворе мяч — разминались. Пока Гиорги спускался к ним, «разминка» кончилась и ребята сидели в тенечке на длинной скамье. Гиорги подошел к ним, поздоровался. Ребята продолжали говорить — на своем, им одним понятном языке. Язык этот понимал и Гиорги, поскольку был придуман ими в молодости, в пору бурной деятельности квартета.

— Привет, ребята! — повторил Гиорги.

— Привет! — ответил за всех Тенгиз и снова обратился к приятелям: — Что делает Старейший?

— Пьет, — ответил композитор.

— Очень? — Тенгиз знаком пригласил Гиорги присесть.

— Так, что не может больше пить.

Гиорги присел.

— А Талантливейший? — снова спросил дирижер, утирая пот.

— Увлекся административными делами, — ответил музыковед.

— Карьерой заинтересовался, — разъяснил композитор.

— Значит, не может больше писать? — настойчиво выяснял дирижер.

— Где у него на это время? Но все же ухитряется… Ораторию сочинил.

— Хорошую?

— Очень хорошую, — с нескрываемой завистью ответил композитор.

Дирижер рассмеялся.

— А Гений? Как поживает Гений?

— Охотится.

— Пусть охотится, нервы будут в порядке.

— Он такую сонату сочинил — наверняка отхватит премию, — снова с завистью сказал композитор.

Дирижер опять рассмеялся и обернулся к композитору:

— А ты-то чего волнуешься?! Не бойся. Вернусь и покажу ему! А Любимец народа где?

— На рыбалке.

— Все рыбачит? Когда же пишет?

— По дороге успевает, но теперь он переключился на песни.

— Значит, не стоит на нашем пути.

— От него всего можно ожидать. Сломается удочка или наживка кончится, так он за месяц симфонию сотворит будь здоров!

— А ты-то что зеваешь?! Купи ему удочку, отправляйся на берег Мтквари и накопай ему жирных червячков.

— И без него нельзя.

— Так кто же создает прославленную грузинскую музыку?

— Молодая поросль… Новое поколение!

— А где оркестр, который исполнит их сочинения?! Занят оркестр! Ты тут совсем бестолковым стал без меня. Не до них оркестру, не до них дирижеру Тенгизу Гамрекели, не до них музыковеду Зозо Гудушаури, не до них журналам и газетам — понял? Давай, Гиорги, становись в ворота, с пенальти забью.

— Смотри, не бей очень сильно, — Гиорги направился к воротам.

«Разминка» продолжалась.

Еще через год Гиорги раскрыл журнал «Грузинская музыка» — и что же видит?! Два больших фото — Зазы и Тенгиза. «Откровенный диалог» — так называлась статья. По мнению Зазы, еще не рождался дирижер, подобный Тенгизу; по мнению Тенгиза, четвертая симфония Зазы — вершина современной музыкальной мысли.

На следующей странице напечатана была статья Зозо. В ней разбиралась четвертая симфония Зазы (названная Зозо «зарей новой грузинской музыки») и безмерно восхвалялся Тенгиз за гениальную интерпретацию бесподобного шедевра. Гиорги равнодушно прочел статью. И всю ночь не смыкал глаз.

На этот раз Гиорги не поджидал их, чтобы поздравить. Случайно встретил их во дворе. Вид у них был важный, кичливый. Они деловито обсуждали что-то.

— Привет! — крикнул им Гиорги. Скажи он тихо, не обратили бы на него внимания.

Бывшие приятели умолкли на миг и невидяще оглядели Гиорги.

— Знаешь, Зозо, я вот одной вещи не пойму, — сказал Гиорги, беря Зозо под руку и отводя чуть в сторону, словно хотел доверить ему тайну, но продолжал очень громко, чтобы слышали и двое других: — Я повесть одну прочел в апрельском номере журнала, а уже в майском какой-то критик делится с читателем своим мнением об этой повести. Неужели майский номер еще не набирался, когда вышел апрельский?

— Что-то не понимаю тебя, — процедил сквозь зубы Зозо, глядя на него в упор.

— Заранее сварганили, да? — простодушно спросил Гиорги.

Зозо вынул из кармана бабку, окрашенную в красный цвет, и протянул ему.

— На, держи и айда к ребятишкам, поиграй с ними!

Зозо вернулся к друзьям.

Композитор Заза Асатиани упрашивал утомленного гения, дирижера Тенгиза Гамрекели, пойти к нему обедать — мать, говорит, приготовила вкуснейшую долму…

…Снова погас свет, снова воцарился мрак. Луч прожектора отыскал у потертого красного бархатного занавеса Дадешкелиани в его черном фраке. В руках ведущего серебристо сверкал микрофон.

— Акробаты на кольцах! Извините, — смутился инспектор манежа, но было уже поздно. Дирижер Кониашвили энергично взмахнул руками. Зазвучали фанфары. И в шуме едва слышно прозвучали слова инспектора: — Гимнасты на кольцах!

Свет прожектора перенес взгляд зрителей с инспектора Дадешкелиани к куполу цирка. Из-под купола медленно опускались два серых кольца. Когда они достигли арены, там уже стояли блондинка в белой мантии, сверкавшей блестками, и гимнаст атлетического сложения в черном. Внезапно слепяще яркий свет озарил купол и арену, словно прожекторный луч перелился во все лампы. Блондинка сбросила мантию и осталась почти обнаженной. Она ухватилась за кольца, которые тут же устремились вверх. За блондинкой по веревочной лестнице следовал гимнаст в черном. В двух метрах от купола очаровательная гимнастка замерла на кольцах. Потом она подтянулась, ловко продела ноги в кольца и села, протянув прекрасную руку к гимнасту. Он все еще взбирался по лестнице, сопровождаемый красным лучом; к поясу его для безопасности пристегнута была лонжа. Гимнаст тоже протянул свою мускулистую руку блондинке. Все это напоминало известную мизансцену из «Ромео и Джульетты» в провинциальной постановке. Марш незаметно перелился в стонущую лирическую мелодию. Когда гимнаст достиг блондинки, она повисла на подколенках и оторвала его от лестницы. Тот повис на ее руках, делая эффектные выкруты.