Тамаз Годердзишвили - Гномики в табачном дыму

Зина понижает голос. Газо заливается краской, смущенная, всем телом припадает к барьеру.

Я невезучий, наверняка нет связи с Тбилиси…

— Чего они хотят, чего? — чуть не в десятый раз повторяет тип в телогрейке.

— Ты еще тут? — взрывается Зина. — Проваливай отсюда, пьяница!

— Бывший муж Зины, — тихо поясняет Вардо.

И Вардо все знает.

Долговязый багровеет и идет к выходу, с порога мрачно глядит на свою бывшую жену.

Снова звонит телефон. Зина хватает трубку.

— Я — Кубачи, Кубани! Это Махачкала? Да, да!

Газо берет у Зины письмо:

— Спасибо, тетя Зина.

— Ответишь ему? — спрашивает Зина. — Слушаю, Махачкала! Слушаю!.. Я исправлю тебе ошибки, Газо, напиши. Слушаю!

— Спасибо! — Газо убегает.

Вардо равнодушно сидит на длинной скамье. Ее бесстрастный вид бесит меня.

Зина опускает трубку и сообщает довольная:

— Через пятнадцать минут получим Тбилиси.

Все во мне клокочет. Еще пятнадцать минут, и я покажу Дали!

— Смотри не вздумай ругаться, — предупреждает Вардо, словно угадав мои мысли.

Что скажет мне Дали? Чем оправдается? Допустим, я ей — ничто, передо мной ей не совестно, а перед экспедицией? Мы ради нее на месяц позже приехали в Кубачи, целый месяц упустили. Где у нее совесть?!

— Мало ли какая у нее причина, — продолжает Вардо.

Допустим, не нужен я тебе, Дали! Прекрасно. Но почему бы не написать? Что стоило написать? Хотя бы телеграмму прислать: «Приехать не могу. Целую».

— Может, мама не отпустила ее, — бубнит Вардо.

Нет, Дали, ничего тебе не помешало! Просто бессердечная ты, черствая. Просто передумала, не захотела ехать, и все. А каково мне, тебе дела нет!

— А может, редактор не дал ей отпуска, сам знаешь, все в августе рвутся отдыхать, все к морю хотят.

Сколько раз твердил тебе, Дали: любовь (а ты помешана на этом слове!) — это прежде всего внимание, проявление огромного внимания. У тебя же ни капли внимания ко мне.

— Могла и заболеть, — оправдывает Вардо Дали.

И ты еще будешь уверять, что любишь! Это называется, по-твоему, любовью?! Любила бы, так все бросила и десятого, да, да, десятого августа была бы здесь, рядом со мной! Неужели забыла, ведь ради тебя добился я изменения маршрута экспедиции?!

— Знаю, сразу обвинишь ее в измене!

— Замолчи, Вардо! Хоть ты не изводи!

Вардо обидчива, мгновенно обижается, особенно если повысишь голос.

Снова звонит телефон.

Зина, еще не снимая трубки, говорит:

— Это Тбилиси.

Я влетаю в кабинку, хлопаю дверью, чтобы не слышали моего крика и срываю трубку.

— На алименты подала? Шиш получишь! — кричит долговязый тип. Он опять вырос на пороге почты, теперь уже пьяный.

— Нализался! Не явишься в суд — милиция силой доставит! — грозится Зина.

— Черта с два доставят!..

— Увидишь! Увидишь, что с тобой будет, пьяница! — Зина яростно бросает трубку на рычаг.

Я выхожу из кабины — связь оборвалась.

— Извините, — виновато говорит Зина, успокаиваясь.

Телефон милосердно взрывается звоном.

— Это Тбилиси! — Зина берет трубку, а я скрываюсь в кабине.

З и н а. Тбилиси… Тбилиси… Тбилиси…

И з т р у б к и. Какой еще Тбилиси?.. Откуда Тбилиси…

З и н а. Тетя Аня, это вы?! С ума можно сойти!

Я. По-моему, я уже сошел.

З и н а. Помолчи, геолог!

Т б и л и с и. Махачкала… Махачкала.

З и н а. Я — Кубачи! Тбилиси, я просила Тбилиси!

Т б и л и с и. Махачкала, говорите же, Махачкала.

М а х а ч к а л а. Слушаю, Тбилиси… Тбилиси… Алло, алло…

Т б и л и с и. Давайте абонента.

М а х а ч к а л а. Сейчас.

З и н а. Абонент на линии.

Я. Алло, Тбилиси? Тбилиси? Зина, ничего не слышно!

З и н а. Не волнуйся.

Т б и л и с и. Говорите же.

Я. Алло! Тбилиси? Редакция?

— Да, редакция.

— Это ты, Дали? — меня трясет.

— Нет. Какая Дали вам нужна?

Я называю фамилию Дали.

— Сейчас, — щебечет девушка.

Представляете?! Сидит себе преспокойно в редакции! Я тут с ума схожу, а ей хоть бы что! Пусть только подойдет к телефону!..

Страшный треск в трубке стреляет мне в ухо. За треском где-то далеко едва внятно звучит: «О Коломбина!» Голос певца все громче повторяет: «О Коломбина!» — и наконец, отчетливо слышится ариозо Арлекина. Терпение иссякает. Сердце вот-вот разорвется, не вытерпит, пока Дали подойдет к телефону.

— Алло! — нежно звучит голос Дали.

Из головы разом вылетают все заготовленные слова, я теряюсь.

— Это ты, Дали?

— Нет!

— Что?!

— Дали три дня назад ушла в отпуск, на пять дней.

Я немею.

— Алло… Алло… Что ей передать?

— Спасибо, ничего…

Я вешаю трубку.

— Все? — изумляется Зина.

— Ну что? — спрашивает Вардо. — Случилось что-нибудь?

— Нет…

Вардо понимает — расспрашивать бесполезно.

Мы выходим из почты.

— С вас пятьдесят шесть копеек! — настигает меня голос Зины.

Я возвращаюсь, оплачиваю разговор, а в голове одна мысль — в клочья разнесу палатку Дали!

…Вардо я нагнал у отвесной исполинской скалы на полпути к лагерю.

— Э-э! — кричит она.

Ответа нет.

— Э! — еще громче разносится ее голос.

Ответа нет.

— Э-э-э! — не сдается Вардо и недоуменно хлопает себя по бедрам.

Видимо, сила и тембр голоса Вардо не отвечают каким-то неведомым законам эха.

1966

Моя тетя по отцу преподавала в нашей школе иностранные языки, а меня пыталась научить еще и русскому. Когда я приходил к ней, она говорила со мной только по-русски. Я плохо понимал ее и потому старался бывать пореже, хотя она очень радовалась мне (муж и сын ее были тогда на фронте и она жила одна).

Смелая, волевая, однажды она удивила всю нашу улицу, только о ней и говорили, диву давались, как она трех грабителей не побоялась.

А произошло все так. По соседству с нами жил одинокий хирург. Отец его тоже был хирургом. Ходил слух, что дом их полон добра, есть и золото. Хирург чуть ли не круглые сутки проводил в военном госпитале — много поступало раненых. Моя тетя, о которой я рассказываю, шла вечером мимо его дома и заметила в окне свет — кто-то чиркнул спичкой. Зная, что хозяина нет дома, она вошла в подъезд — входная дверь оказалась отпертой. Тогда она вбежала в квартиру и крикнула: «Кто тут?» Грабители кинулись наутек, но ей удалось схватить одного за руку. Тот рванулся и угодил ей локтем в грудь. Ушибленное место долго болело, но тетя моя не обращала внимания, волевая была женщина, выносливая.

Окончилась война, и в один день вернулись к ней муж и сын. Оба стали работать, а сын еще продолжал учиться в институте на вечернем отделении.

Как-то тетя зашла к нам после школы и как бы между прочим сказала:

— Хирург опухоль у меня нашел.

— Да что ты! — обомлела мама.

— С яйцо, говорит. Надо срочно удалять. Только бы сын не узнал…