Владимир Богомолов - Поворотный день

— Обиделся, — сказал Хижняк.

Его слова прозвучали упреком недоверчивому комиссару. И все теперь с некоторым укором глядели на того. А Вишняков, пряча усмешку в усы, заметил:

— На обидчивых воду возят.

Но через минуту дверь в горницу с шумом распахнулась, и Дундич протянул две зелененькие книжицы:

— Читайте!

— Я без этих книжечек пустил бы тебя, — мягчея голосом, сказал комиссар, возвращая документы Дундичу.

— А ты знаешь, Иван Антонович, — обратился командир к своему заместителю, — Мамонтов за твою голову тыщу колокольчиков обещает?

Дундич хмыкнул:

— Куда столько вешать будут?

— Так у нас николаевские золотые рубли называют, — объяснил командир с удовольствием.

А комиссар добавил:

— И вешать будут не колокольчики, а того, за кого они обещаны. Так что охотников за тобой много. Но самый хитрый из них, пожалуй, Улагай. Поэтому будь предельно осторожен, товарищ Дундич. Чуть что не так и…

— Ну ты, Константин, точно на плаху людей отправляешь, — сделал упрек своему политкому Хижняк. — После твоих слов не то что в разведку, за малой нуждой в леваду не пойдешь без оглядки.

Каким-то нескладным получился весь этот разговор. С тяжелым сердцем Дундич покинул штаб. Он привык, что в его успех верили безоговорочно. А тут… Слишком угнетали нетерпеливого Дундича и медлительность, и рассудочность, и вроде бы оглядка на каждый чих.

Дом, в котором они со Шпитальным заняли горницу, находился через плетень от штаба. Чтобы сократить путь, Дундич решил не выходить на улицу, теперь уже обласканную солнцем, а, проваливаясь в снегу, направился к хлеву, возле которого зияла дыра в изгороди. Не доходя до лаза, услышал в сарае шорохи и тяжелое дыхание. «Неужто кадет копошится?» — подумал Дундич и, расстегнув кобуру, подошел к приоткрытой двери, притаился. В сарае тоже притихли. Иван Антонович постоял с минуту, потом носком сапога распахнул дверь и приказал:

— А ну, выходи!

Первым в проеме показался его ординарец с красным, будто ошпаренным кипятком лицом. И невинно спросил:

— Что случилось, товарищ командир?

Дундичу сразу стало стыдно и за расстегнутую кобуру, и за свой приказ. «Вот черт, — выругался он про себя. — И тут подвох вышел». А вслух сказал:

— Думал тебя у коней застать, а не в чужом хлеву.

— Да мы туточки с Клавдеей сено зараз реквизуем.

За его спиной появилось ничуть не смущенное лицо молодой казачки. Пуховый платок сбился на воротник и открыл иссиня-черную корону волос. Она решительно отодвинула Шпитального со своего пути и предстала перед Дундичем. Вздрагивающие в улыбке сочные губы, чуть продолговатые озорные глаза под густой бечевкой бровей то ли зазывали, то ли отталкивали временных ухажеров — сразу не понять. Накидывая шаль на голову, она подняла руки, словно поддразнивая Дундича высокой грудью. И медленно пошла в глубь двора. Возле крыльца повернулась и насмешливо упрекнула ординарца:

— Говорила тебе, глупой, в сумерки приходи за сеном.

— Прийду, — шагнул за ней Шпитальный. — Прийду, Клавдея. Ты только не обмани.

— Она, может, и не обманет, а вот ты обманешь, — сказал Дундич, жалея своего ординарца, у которого срывается такое приятное свидание. — Сейчас завтракаем и уходим.

— Куда? — растерянно поглядел на девушку Шпитальный.

— За кудыкину гору, — беззлобно отбрил его командир.

Как это может показаться ни странным, но ему тоже почему-то захотелось понравиться этой красивой казачке. Но в следующее мгновение всплыл образ Марии Самариной, и он, чуть улыбнувшись, собрался уходить, когда Клавдия, вернувшись, вплотную подошла к нему.

— Ну что, красный командир? — с вызовом спросила Клавдия. — Подумал небось, что я со всеми шастаю по сараям?

— Нет, мой Ванюшка хороший. И в бою смелый.

— С кадетами не знаю, а с девками дюже смелый. Да и ты, видать, не промах.

— А о тебе я плохо не думаю, — произнес он, уводя разговор о себе.

— А как? Расскажи. Мне дюже интересно.

— Хорошо бы с такой в санях на тройке прокатиться, — сказал он, чтобы поддержать шутливый тон беседы.

— Ну, поехали! — предложила казачка. И тут же залилась смехом. — Только ты ведь до Колдаирова меня не довезешь, испугаешься свою Марью.

«Вот чертов хохол! — досадливо подумал о своем болтливом ординарце Дундич. — Когда успел?» Но ему стало приятно, что Клавдия не осуждает его выбор. И он совсем миролюбиво сказал:

— Ну, мне пора!

— Прощай, джигит, — ответила на этот раз без усмешки казачка и подняла над головой руку. — А как будете выходить, отпусти Ивана на минутку.

Из станицы выступили, когда солнце уже поднялось над хребтиной правобережья. Легкой рысью ринулись к Дону. Впереди Дундич в шерстяной бекеше и широкой бурке, под которой скрывались погоны есаула. Стремя в стремя ехал с ним Петр Негош в форме хорунжего. Остальные держались поодаль.

Что ждет их за этой безлесой пойменной равниной? Конечно, Хижняку надо знать, собираются ли белые снова отбить станицу. Хотя в штабе полка в этом никто не сомневался, нужно было подтверждение. Да и не мешало бы знать, какими силами располагает Улагай.

«Самое лучшее, — думал Дундич, — встретить кадетский разъезд где-нибудь в балке или в займище. Тогда не придется ехать в Иловлю. Возьмем пленных, те все расскажут». Эта мысль вдруг кольнула горечью. Он уличил себя в том, что впервые с опаской едет в штаб хитрого и жестокого генерала. Еще утром у него не было тени сомнения в успехе вылазки. Но после разговора с комиссаром, а особенно после возвращения Шпитального со свидания (Дундич выполнил просьбу Клавдии) тревога заползла в душу. Но не будешь же объяснять Хижняку, что предчувствуешь беду. Недоброе было и в прощальном наказе казачки Шпитальному:

— Скажи своему командиру, что у того генерала тоже есть такие же чеченцы, как Дундич.

И хотя Шпитальный пытался втолковать ей, что Дундич не чеченец, а приехал в Россию из Сербии и что они едут не к генералу Улагаю, а совсем в другую сторону, она, глядя на речистого ухажера, как на несмышленого дитятю, серьезно и озабоченно повторяла:

— Мое дело упредить вас. Они, басурманы те, лютее любых кадетов.

— Что-то ты приуныл, Лека? — окликнул Дундича новым, непривычным именем Негош. — Неужели близко принял к сердцу слова этой плутовки. Она — или вражий лазутчик, или чересчур охочая бабенка. Не хотелось ей отпускать Ивана, вот и наговорила всяческих страстей.

Бесхитростная догадка Негоша поразила Дундича своей простой правдой. И он укорил себя: ну почему порой бываю таким суеверным? Вот Негош не мается дурью. Для него все просто. А может, и в самом деле тут нет никакой сложности?

За чернолесьем резко проступила незапятнанная белизна противоположного склона балки. И он поразился этому контрасту цветов. Миновали свой последний кордон, попрощались с товарищами, спустились к Дону и пошли песчаным прибрежьем вверх по реке. За Сакаркой углубились в займище. Отыскали прибитую оттепелью серую ленту санной дороги. Тут уже могли столкнуться с любой неожиданностью. Дундич приказал ехать осторожно. Вышли к Ильменям, заросшим высоким камышом, тоскливо шуршащим замороженными стеблями.