Анатолий Афанасьев - Посторонняя

— Ты про меня плохо не думай, — сказал Певунов. — Я тебя уважаю. И за то, что злиться умеешь, — уважаю.

Он протянул руку, и Трофимычев как-то судорожно ее пожал.

В управлении уже не было ни души. Если бы Зина знала, что он вернется, она бы дождалась. Певунов прошел в кабинет, зажег свет, достал из шкафа коньяк, налил рюмку и, морщась, выпил. С улицы в открытое окно проникали звуки вечернего гулянья: смех, музыка, истеричные машинные гудки. В тишине и прохладе кабинета хорошо было задержаться на минутку. «Еще денек сбросил», — отчитался сам перед собой Певунов. Он не смотрел на часы и так знал: половина восьмого. Дотянувшись до телефона, набрал домашний номер. Подошла Алена:

— Папочка, здравствуй!

— Как делишки, козленок?

— Папа, ты приедешь ужинать? Ой, мама такой плов отгрохала! Пальчики оближешь.

— Плов — это отлично. Скоро буду.

— Правда? — Дочь спросила прокурорским тоном.

Свободной рукой Певунов налил себе вторую рюмку. Наконец-то зажгло в желудке.

— Не зарывайся, Аленушка.

— Мы тебя ждем, папочка!

«Что со мной творится?» — обратился к себе Певунов. Туда, где ждали родные любимые люди, ему вовсе не хотелось ехать. А ведь он бы пропал без них — тут нет сомнений. «К старости человек так или иначе обязательно сходит с ума, — подумал он спокойно. — Вот и я малость рехнулся. Ничего страшного. Говорят, сумасшедшие — самые счастливые люди».

Коньяк закружил голову, и ему стало смешно. Он знал, что никакой он не сумасшедший, — все намного проще. Он поглядел на себя в маленькое, настенное зеркальце, расчесал поредевшие волосики на висках и, подмигнув своему отражению, доверительно, вслух заметил:

— Большая ты сука, Сергей!

В начале девятого Певунов медленно прогуливался возле кинотеатра «Авангард». Иногда навстречу попадались знакомые, и он важно кивал в ответ на приветствия. Он не смотрел по сторонам и не оглядывался. Голова его чуть клонилась на грудь, как у больного.

Лариса вынырнула откуда-то сбоку, молча пошла рядом. Певунов на нее не взглянул. Это было, конечно, нелепо. Но он не мог заставить себя посмотреть девушке в глаза. В молчаливом согласии они дошагали до укромного скверика возле набережной, и здесь Певунов опустился на скамейку. Лариса почему-то не садилась, стояла близко, он чуть не упирался лбом в ее бедро, затянутое клетчатой юбкой.

— Ну? — спросил Певунов. — Говори, чего надо?

Услышал звонкий смех.

— Ох, мамочка моя родная, не могу! Как на казнь пришел. Да что с вами, дорогой Сергей Иванович?!

Певунов поднял голову, и навстречу ему покатился синий мерцающий блеск. Он не смалодушничал.

— Сядь, Лариса. Не паясничай. Скажи, что тебе нужно. У меня мало времени.

Лариса стала серьезной. Присела поодаль.

— Простите, Сергей Иванович, но мне показалось… Простите, что побеспокоила, разве я не понимаю… государственные заботы, обязанности перед обществом, а тут глупая девчонка со своими капризами…

— У тебя закурить нет? — спросил Певунов. — Я свои на работе оставил.

Лариса изумленно вскинула ресницы, быстро раскрыла сумочку, протянула пачку «БТ». Певунов прикурил, дал огоньку и Ларисе, жадно, облегченно затянулся легким табаком.

— Сегодня немцев принимали из ФРГ, — поделился он с ней, как со старым приятелем. — Интересные люди. Один в шортах. Полтора часа проговорили, а о чем — так и не понял. Такое соревнование — кто кому приятней улыбнется и первый зубы заговорит.

— У вас хорошая улыбка, — сказала Лариса.

Овладев разговором, Певунов окреп душевно.

— Все-таки что тебе надо? Какая-нибудь помощь?

Лариса подвинулась ближе, глаза ее смотрели доверчиво. Ему остро захотелось протянуть руку и сжать ее плечо.

— Мне правда неловко, Сергей Иванович, но вы показались мне доброжелательным, симпатичным человеком. Вот я и решилась. Знаете, я учусь на экономическом факультете, на третьем курсе. Там требуют, чтобы студенты работали по профилю, иначе не допустят до экзаменов. Может, у вас найдется для меня работа?.. Я на многое не претендую.

Певунов ясно представил, как звонит кадровику, дотошному и вкрадчивому Зильберману, и просит его устроить на службу синеглазую наяду с фигурой Софи Лорен. «Она вам кем приходится, Сергей Иванович?» — подобострастно поинтересуется Зильберман, не упустит случая. «Никем, — отвечает Певунов. — Знакомая просто». «Ах так, — делает вид, что смущен своей бестактностью Зильберман. — Конечно, мы ее пристроим, Сергей Иванович, не беспокойтесь!» И пристроит. А себе в талмудик поставит лишнюю галочку.

— Работу, разумеется, подобрать можно, — пробубнил Певунов. — Но почему именно у нас? Есть же предприятия…

— В нашем городе торг — самое солидное предприятие.

«Верно», — отметил Певунов. Он вспомнил, что в бухгалтерии, кажется, не хватает двух человек.

— В бухгалтерию пойдешь… ну, на первых порах?

— Как прикажете.

— Приказывать тебе будет Василий Петрович — главный бухгалтер, — Певунов усмехнулся. — Уж этот прикажет — ужом завертишься.

— Вы меня за пустышку принимаете и ошибаетесь. Я из здоровой рабочей семьи произошла. Работы не боюсь. Белоручкой никогда не была.

— А где же твоя рабочая семья?

— Папа два года как умер, мама в деревне живет.

Певунов прикурил вторую сигарету, хотя в горле и так першило.

— Чего замуж не выходишь, такая красивая? Хороший муж — жить легче.

Она взглянула на него откровенно вызывающим, дерзким взглядом.

— Мне мальчишки не нравятся, Сергей Иванович. Бывало, да, увлекалась… но это так, игры на свежем воздухе, от избытка сил. Пустяки. Не то.

— Пойдем чего-нибудь перекусим, — предложил Певунов. — Здесь неподалеку закусочная, там вкусные готовят сардельки.

Лариса встала нехотя, взяла его под руку.

— А вы не боитесь, что нас увидят?

— Нет, сказал он, — этого я не боюсь.

Нина Донцова обживалась в Москве непросто. В ней самой что-то стронулось с места и перевернулось. Замужество, рождение детей — казалось бы, решающие события в жизни женщины — не повлияли на нее так, как переезд в Москву. Смешливая, озорная девушка осталась в городе на берегу вечного моря, а в Москве поселилась взрослая, опытная женщина, которая частенько отпускала детям звонкие затрещины и без видимой причины ворчала на своего доброго мужа. У нее начались мигрени, часто болела поясница, все это она переносила мужественно, никому не жаловалась, только искренне недоумевала, каким образом болезни сумели проникнуть в ее доселе нерушимый организм. Нина сходила к терапевту в районную поликлинику, тот выписал ей направления на всевозможные обследования, хмуро присовокупив, что дело может оказаться достаточно серьезным. Нина плюнула на предостережение и никуда не пошла. Зачем ей лишние хлопоты, если она и так знает все про себя. Она здорова, только душа у нее тоскует.