Лазарь Карелин - Землетрясение. Головокружение

Появилось, ступило на сцену с подносом в руках ещё одно действующее лицо, обозначенное в пьесе именем Лиза и краткой характеристикой, что она стара, что она давняя подруга хозяйки дома и роль её в этом доме очень напоминает роль домработницы.

Лиза вошла и изумилась, став свидетельницей Костиных прыжков и подтягиваний.

— Господи помилуй, господи помилуй! —шептала она, не смея окликнуть парня. — Ведь убьётся, жилы растянет…

Костя увидел Лизу и спрыгнул на землю. Он понял, что изумил старуху. Но разве это было всё, что он умел? Он встал на руки и пошёл к Лизе на руках. Вот что он умел! Мир перевернулся в глазах, муравьи и жучки стали приятелями, и влажной травой дохнула земля. Костя снова стал на ноги и как ни в чём не бывало взял у Лизы поднос.

— Какое утро замечательное! И не жарко!

Старуха таращила на него маленькие глазки. Будто подменили парня.

— Боек! — только и нашлось у неё слово.

Костя поставил поднос на стол. На подносе был его завтрак, и был этот завтрак союзом Европы и Азии. Рядом с европейской выдумкой, сосисками, лежал киргизский чурек. Чайник с кипятком был электрический, а чайник с чаем расписан синим памирским узором. И соседствовали, чтобы мог' Костя выбрать, стакан в подстаканнике и жёлтая пиала с зелёными разводами.

Костя взял пиалу.

— Вам налить? Вы из стакана?

— Я уже напилась. Ладно, налей, выпью за компанию. Это где же ты на руках‑то выучился ходить?

— Ну, наука не трудная.

— А вчера‑то, вчера‑то, еле ноги передвигал. — Старуху не оставляло изумление.

— Вчера было жарко.

— Что вчера, что сегодня — солнце одно. Нет, ну будто подменили тебя. Вот бы Анна Николаевна глянула. Другой совсем племянник‑то.

— Хуже стал? Лучше? — Радостно было у него на душе, и эта радость ширилась, а спроси отчего — ответ бы не отыскался. Костя налил в пиалу чаю и поднёс её близко к глазам. Влажно стало глазам и жарко.

— Смотрю, понравилось тебе из пиалы чай пить, — сказала Лиза, присаживаясь к столу. — Урок вчерашний не позабыл. Ну, Костя, поживёшь с нами? — Лизин голос тихо журчал, никак не окрашивал слова. Текли и текли они, рождая фразы, застольная, малозначащая текла беседа. — Денёк да денёк — и месяц прошёл. Месяц да месяц — глядишь, год миновал. А уж там и привыкнешь. Я тоже на недельку в гости приехала. Растянулась моя неделька на пятнадцать годков. Теперь и уезжать некуда. Здесь и похоронят. Сосиски‑то хороши?

— Хороши.

— Здесь и похоронят. Бог даст, Анну Николаевну не переживу, одна, как перст, не останусь. Анна Николаевна наша хоть и похварывает, а ещё крепкая, ещё жить ей да жить. И с десяток лет ещё поживёт. А я нет, куда мне. Вот я уйду, ты останешься. Все не одиноко будет нашей Анне Николаевне. Лепёшку ешь. Что за еда без хлеба? Или не нравится?

— Нравится.

— Я сперва тоже по хлебу чёрному скучала. Нет тут нашего ржаного, днём с огнём не сыщешь. Ничего, привыкла. Мама твоя, как думаешь, горевать не будет, что сынок её вон куда укатил? А? — Мимоходом, невзначай задан вопрос. Настолько невзначай, что Лиза не стала даже ждать ответа, сама ответила: — Ничего, привыкнет. Известно ведь: рыба ищет, где глубже, а человек…

— Так вот вы где уединились! — В дверях из дома в сад стоял Григорий Уразов.

Картинно стоял, подбоченившись, по–ковбойски этак установив длинные свои ноги в техасских джинсах. Да и в техасской шляпе он был, в самой настоящей, из тончайшего серого фетра, с высокой тульёй, с задорными полями. Мечта, а не шляпа! Где только он её раздобыл?

— Звоню, звоню — вымер дом. Наконец сама Анна Николаевна отворяет. Миллион извинений, конечно, но где же ваш Костя? А он — вон где, вон с кем. И так это вы увлеклись беседой, что даже звонок не услышали. Костя, обкрутит тебя раба божья, в церковь затащит. Берегись! Тётя Лиза, не сердитесь, я и сам почти верующий.

— Оно и видно, какой ты верующий. Шапку бы хоть снял. Прости меня, Гриша, но смешно на тебя глядеть. В кальсонах каких‑то, в дамской шляпе. Смешон!

— Обиделась. — Григорий сдёрнул шляпу, поведя рукой не хуже самого Грегори Пека. — Прошу прошения. — Он обернулся, кланяясь, уступая дорогу. — Анна Николаевна, простите великодушно, что позабыл снять перед вами шляпу. Уж больно я в ней себе нравлюсь — вот в чём суть.

— Я так и поняла, Гришенька, так и поняла. — Анна Николаевна важно ступила в сад. — С добрым утром. Костя. Как спал нынче? Сны вещие не снились? — Была она в своём царском халате до пят, на голове что‑то вроде тюрбана. Величественная старуха, ничего не скажешь.

— По горам лазил, — сказал Костя. — Все вверх и вверх. Почти до самого солнца добрался.

— Руки к солнцу протягивал? — серьёзно спросила Лиза.

— Протягивал.

— Гордыня это. Поберегись, Костя, не простой сон, не обжечься бы тебе!

— Тьфу, Елизавета! — вспыхнула Анна Николаевна. — Ещё накаркаешь! Занавески плотней надо было задёрнуть, вот солнце бы ему и не приснилось!

— А горы? Нет, матушка, всего не объяснишь, не простой сон.

— А горы — это потому, что мы в горы сейчас закатимся, — сказал Григорий. — Правильно, вещий сон. Я затем и пришёл пораньше, чтобы утянуть Костю в горы. Надо, надо москвичу на наши горки глянуть, на наше джайлоо. Согласны, Анна Николаевна, надо ведь?

— Согласна, — Анна Николаевна наклонила голову. — Ну, раскрывай свои карты: машину пришёл клянчить?

— Так не для себя же! Наследничка прокачу! Можно?

— Бери, — медленно наклонила голову Анна Николаевна. — Но только…

— Ехать тихонько! Вернуться засветло! Спиртного— боже упаси! — Григорий протягивал к Анне Николаевне ладонь, будто подаяния ждал. — Обещаю! Клянусь! Как перед богом!

Анна Николаевна опустила руку в карман халата, извлекла оттуда большую связку ключей, не спеша отцепила от связки два ключика.

— Как перед богом? — переспросила.

— Да покарает меня его десница! — Ладонь Григория нищенски тряслась.

— И покарает, покарает! — зло выкрикнула Лиза. — Кощунствуешь!

Рука Анны Николаевны с ключами миновала судорожную ладонь Григория. Анна Николаевна протянула ключи Косте.

— Возьми, Костя. Я их тебе вручаю. Совсем.

Костя не ждал этого движения, и он растерялся.

— Мне?

— Тебе, тебе. — Анна Николаевна была торжественна и печальна. Распрямилась, голову высоко подняла. — Бери. Владей.

— Бери! —фальцетом вырвалось у Григория. — Владей!

Костя взял ключи.

— Но я не умею водить машину.

— Научишься! Плёвое дело! — Григорий просто изнемог от Костиной бестолковости. — Анна Николаевна, это он от радости обалделый! Костя, москвич проклятый, тебе же «Волгу» подарили. В пояс, в пояс! Делай, как я! — Григорий низко, в пояс поклонился Анне Николаевне. — Ну, повторяй за мной!

Григорий, конечно, балаганил, но Анна Николаевна и Лиза были преисполнены серьёзности. И они ждали, — Анна Николаевна даже вот ещё больше выпрямилась, — они ждали, что Костя и впрямь начнёт сейчас кланяться. Нет, спина не гнулась.