Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы

Екаб Тирелис сошел с поезда на разъезде за пять километров до своей станции. Оттуда до усадьбы Калнакродзиниеков можно было добраться пешком за час. Но Екаб знал, что на станции будет много людей: местные крестьяне и, конечно, полицейские. Кто-нибудь из них непременно его узнает. А это вовсе не входило в расчеты Екаба — никто не должен знать, что он здесь.

Вместе с Екабом на разъезде сошли какой-то крестьянин и два землекопа. Все трое сейчас же сели в повозку и уехали. И хотя Екабу надо было идти по той же дороге, он, однако, перешел на другую сторону железнодорожного пути и по кочковатой, болотистой тропе направился в противоположную сторону. Дойдя до опушки леса, Екаб остановился и присел на пенек отдохнуть. Снег уже повсюду стаял. Кое-где появилась сочная молодая зелень. Кругом стояла такая тишина, что стук дятла был слышен за километр. Ранняя нынче весна…

Выкурив папиросу и убедившись, что за ним никто не следит, Екаб продолжал свой путь. Сделав большой крюк и миновав разъезд, он перешел через железнодорожное полотно и выбрался на проезжую дорогу. Он Не торопился. Все равно до наступления темноты близ усадьбы появляться нельзя. Как бы его ни тянуло туда, где он не был долгие годы, сознание подсказывало, что надо укоротить шаг, надо быть осмотрительнее и осторожнее. Дважды ему пришлось сходить с дороги и прятаться в кустарнике, чтобы избежать встречи с пешеходами. Потом он чуть было не столкнулся с лесником, который так бесшумно ехал на своем велосипеде, что за десять шагов не было слышно.

Лишь с наступлением сумерек Екаб почувствовал себя в безопасности. Почти в полночь он подошел к усадьбе Калнакродзиниеков. За яблоневым садом в темноте светились окна хозяйского дома. Большой скотный двор стоял возле самой дороги. Остальные хозяйственные постройки широким полукругом расположились вокруг дома, находившегося на возвышенности. О зажиточности хозяина усадьбы можно было судить хотя бы по тому, что он владел двумястами пурвиет земли, четырьмя лошадьми, двадцатью коровами, большим количеством сельскохозяйственных машин, а в летнее время нанимал на работу шесть-семь батраков. Когда-то Екаб ходил в школу вместе с сынишками хозяина. Теперь они уже взрослые люди и живут в Риге: один работает в министерстве чиновником, второй — в окружном суде. Когда Екаба Тирелиса судили первый раз, молодой Калнакродзиниек объявлял приговор суда — и сделал вид, что не узнал своего школьного товарища.

По другую сторону дороги, напротив усадьбы, стояла старая покосившаяся хибарка, в которой старый Тирелис прожил — полжизни. Хорошо, что хибарка находилась вдали от хозяйского дома. Ни одна собака не тявкнула, когда Екаб подошел к лачужке. Дверь была на запоре, а внутри темно и тихо. На пороге сидела белая грязная кошка.

Екаб легонько постучал в окно. После тяжелого трудового дня сон спящих был глубок. Екабу пришлось постучать еще раз, и только тогда внутри послышался шорох. В окне — показалось сухощавое лицо матери, изборожденное глубокими морщинами. Екаб кивнул ей и пошел к дверям. Но мать, очевидно, его не узнала.

— Что надо? — угрюмо спросила она, не отодвигая засова.

Екаб прижался лицом к дверной щели и тихо шепнул:

— Открывайте, мамаша, это же я, Екаб…

В ночной тиши жалобно скрипнула дверь. Кошка ловко шмыгнула в дом. Теперь никому до нее не было дела, и она осталась там до утра, вместе с ночным пришельцем, который так незаметно подошел к дому.

Сейчас, когда вся семья была поднята на ноги, Екаб, присев рядом с отцом, полушепотом объяснял, почему никто не должен знать о его появлении в этих краях. Если пронюхают, ему придется плохо. В полиции есть такой список, куда занесены фамилии тех, кого разыскивают повсюду. У него и у некоторых его товарищей — выдуманные фамилии, совершенно не похожие на те, что в списке. Им надо скрываться, жить под чужими именами, хотя они не грабители, не убийцы, не жулики и вообще никаких злодеяний не совершали. Единственное их преступление состоит в том, что они хотят сделать так, чтобы всем бедным и угнетенным людям — жилось на свете легче и лучше. Именно поэтому их и преследуют, поэтому они и вынуждены скрываться. Теперь должно быть понятно, почему Екаб Тирелис не мог днем прийти в усадьбу Калнакродзиниеков и навестить своих родных.

— Я не знаю, сынок, как у вас получается, но, может быть, тебе лучше бросить это и жить так, как все живут, — несмело заикнулась мать. — Ну подумай сам, что это за жизнь? Собаке и то лучше живется. И что вы им можете сделать? У них в руках вся власть, а у вас — ничего.

— Правда на нашей стороне, мать, — улыбнулся Екаб. — Правда — оружие посильнее винтовки и пушки. Если люди, большинство людей поймут эту правду, то никакая власть, никакая сила на свете не спасут неправды. Людям надо помочь разобраться, а непонятное разъяснить. Кому-то ведь этим делом надо заниматься?

— А какая будет польза, если самого схватят и посадят в тюрьму?

— Когда всем будет хорошо, то и нам будет не плохо.

Они поспорили. За последние годы Екаб Тирелис прочел довольно много книг и многому научился. Когда он разговаривал с отцом и матерью, то старался подбирать для объяснения сложных вопросов самые простые, самые понятные слова. Но он приехал сюда не для того, чтобы агитировать и убеждать своих стариков, — сама жизнь убеждала их в его правоте. У Екаба в маленьком чемоданчике лежал почти новый матросский костюмчик для мальчика лет шести. Это был подарок сыну ко дню рождения. Целых пять лет он не видел его: три года просидел в тюрьме, один год был в отъезде, а теперь жил и работал под чужим именем. За все это время Екаб не написал ни одного письма родным и близким, не бывал у знакомых. Когда его арестовали, маленького Андриса взяли к себе родители Екаба.

А как ему хотелось увидеть своего малыша! Надо ли об этом рассказывать… Теперь он был здесь. Андрис спал в старой деревянной кроватке в углу комнаты, где когда-то спал и маленький Екаб. Он стоял с огарком свечи в руке и с волнением всматривался в личико спящего ребенка. Маленькие поцарапанные кулачки Андриса были прижаты к груди, а щечки со следами весеннего загара казались почти коричневыми. Свет потревожил мирный сон малыша, и мальчик нехотя повернулся на бок. Екаб поправил одеяло и, легонько дотронувшись до лба сынишки согнутым пальцем, отошел от кроватки. Им овладело какое-то непривычное чувство — не то грустное, не то радостное. Он сидел в сторонке и молчал. Никто не тревожил его дум. На припечке сонно мурлыкала кошка.

Когда утром Андрис проснулся, бабушка помогла ему умыться, затем налила в кружку парного молока, а на ломоть ржаного хлеба, намазанного маслом, положила много творогу, как в большие праздники.