Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы

— Выше голову! — сказала ей, уходя, Айя.

— Выше голову! — сказала себе и Рута. Она внутренне вся подобралась, как бы подставляя плечи для великой, почетной и трудной ноши, нести которую поручила вырастившая ее партия. Один этап будет пройден, начнется новый, еще более трудный и сложный, а когда будет завершен и он, никто не скажет ей: вот и все, теперь ты можешь остановиться, дальше пути нет… Никогда не будет конца пути развития и успехов советского человека. Не существует оград, загораживающих ему горизонт. Он шагает под солнцем, как исследователь, строитель и творец. Горы и моря расступаются, дают ему дорогу.

Поздно вечером возвращалась Рута домой. Голова у нее отяжелела, во всем теле чувствовалась глубокая усталость, но она была счастлива.

Холодный зимний воздух, словно чья-то ласковая рука, освежал своим прикосновением разгоревшееся лицо Руты. Так хорошо было идти по пустынной улице, хотелось продлить путь до дому.

«А почему бы и нет? Семинар у Ояра еще не кончился, а чай можно вскипятить в несколько минут».

Рута пошла по дороге, которой они с Ояром часто пользовались для воскресных прогулок. Снег перестал идти, на темном, почти черном небе заблистали бесчисленные звезды… И ей представился покрытый дерном шалаш в чаще дремучего леса… Кругом снег, вековые ели и в вышине, над уснувшей землей, звезды… Молодой партизан стоит на посту, охраняет драгоценную жизнь своих товарищей: ни один враг не подкрадется к умолкнувшему лагерю, рука злодея не застигнет героя…

Прекрасна была та жизнь, но теперь она во сто крат прекрасней.

Рута жадно вдыхала свежий ночной воздух, постепенно рассеивалась ее усталость. Новая жизнь радовалась тому, что она есть, что она существует.

Наконец-то в Упесгале состоялось долгожданное собрание, посвященное организации первого колхоза.

Индрик Закис немало поработал со своими ближними и дальними соседями. С каждым поговорил — и не раз поговорил. На первых порах его все засыпали вопросами. Но он давно уже начал подбирать нужную литературу — устав сельскохозяйственной артели, постановления правительства, книжки по специальным вопросам — и главные места назубок знал. А если на какие вопросы не мог ответить, обращался в уездный комитет партии.

Целый месяц волость кипела как в котле. В каждом доме велись страстные споры; все крестьяне разделились как бы на три лагеря: одни стояли за колхоз, другие руками-ногами отмахивались, а третьи говорили:

— Мы пока подождем, поглядим, что у них выйдет. Если что доброе, тогда и мы вступим, а если путаница получится, не нам ее распутывать.

Кулаки извлекали из закоулков памяти ульманисовских времен сказки и болтали всякие страсти: и жены-то в колхозах у всех общие, и если у кого есть одежа поновей — отнимут, отдадут лентяям; везде нужда-де и голод… Но эти россказни давным-давно потеряли свою силу, охотников слушать их находилось мало. К тому же многие упесгальцы во время эвакуации повидали настоящие колхозы и могли рассказать и про животноводческие фермы, и про колхозные электростанции, и про детские сады.

Такой серьезный вопрос нельзя было решать без ведома всей семьи, поэтому Закис настоятельно советовал тем, кто выразил желание вступить в артель, сначала поговорить с женами, а старикам — и с молодежью.

— Чтобы прежде всего вам было ясно одно: силой никого вступать не понуждают, — напоминал он каждому. — Только на строго добровольных началах. Кто сомневается если, пусть лучше не спешит, а то начнет других винить, что, мол, хитростью втянули его, простоту сердечную, в такое опасное дело.

— А в Сибирь не угонят, если откажемся вступить? — спрашивали некоторые.

— О каком же отказе может идти разговор, — отвечал Закис. — Отказываются тогда, когда человеку насильно навязывают или предлагают. А кому не предлагают, от чего же ему отказываться? В колхоз заявление надо подавать. Да не на словах, а на бумаге. За личной подписью. И в этой бумаге будешь вежливо просить, чтобы другие члены оказали такую любезность, приняли в сельскохозяйственную артель крестьянина такого-то. А коллектив еще поглядит, кто ты такой есть, обсудит твою просьбу и постановление вынесет. Не всякий еще достоин этого, не всякого примут в колхоз, так что вы со своим отказом не навязывайтесь — никого он не интересует.

— Так и правда, что только добровольно?

— Только так, не иначе.

В середине мая, когда сев был закончен, в воскресенье состоялось собрание инициаторов колхоза. Приехали из уезда и первый секретарь комитета партии, и председатель исполкома. Собрание началось в десять часов утра и затянулось чуть не до самого вечера. Некоторые семьи явились почти в полном составе, дома оставался кто-нибудь один — присмотреть за скотиной. Но все пришли с женами, как говорил Закис. Привел и он свою.

После краткого вступительного слова, в котором секретарь уездного комитета партии охарактеризовал всю важность предстоящего события и еще раз предупредил, что никого принуждать к вступлению в колхоз не будут, что каждый сам должен решить, как ему вперед вести хозяйство, собравшимся зачитали примерный устав сельскохозяйственной артели — сначала целиком, потом по пунктам, обсуждая и разбирая каждый по отдельности! После обсуждения каждой статьи Закис обращался к собранию:

— Всем ясно? Если что непонятно или хотите что изменить, говорите сейчас.

Но устав был написан так просто, ясно и понятно, что каждое слово в нем убеждало слушателей своей правотой и мудростью. Каждый пункт принимали открытым голосованием и шли дальше. Потом проголосовали устав целиком.

— А теперь, товарищи, обсудим некоторые практические вопросы, — сказал Закис. — Где у нас будет центр колхоза? Я, со своей стороны, предлагаю остановиться на усадьбе Лиепниеки. Не потому, что сам там живу, мне, может, придется и уйти оттуда, а потому, товарищи, что усадьба эта находится на самой середине нашего колхоза. И надворные постройки там самые подходящие для обобществленного хозяйства.

— Да там же коннопрокатный пункт, — возразил кто-то. — Усадьба в ведении Министерства сельского хозяйства находится.

— С министерством мы уже договорились, — объяснил председатель уездного исполкома. — Если в Упесгале будет колхоз, усадьба Лиепниеки передается ему, а коннопрокатный пункт объединим с другим каким-нибудь.

— Тогда и мудрить нечего, — раздалось несколько голосов.

Лиепниеки — самая подходящая усадьба для центра!

— К тому же народное достояние! У нас половина бедняков и батраков на нее работали!

— Значит, в Лиепниеках? — еще раз спросил у собрания Закис. — Других предложений не будет? Тогда с этим вопросом покончили. Теперь насчет животноводческой фермы. Обобществленный скот у нас будет находиться в одном месте, чтобы обеспечить надлежащий уход и присмотр. Потребуются большой скотный двор и помещения для переработки молока. Какие есть предложения?