Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы

— Ладно, гражданка, я потом зайду посмотреть, — сказал Чунда. — В данный момент мне надо умыться и побриться. Теплая вода есть? Да, скажите, почему у вас так холодно?

— Ох, господин любезный, дом ведь не отапливается. Чуть нагреется квартира от газовой плиты, и все.

— Это не дело. — Чунда неодобрительно покачал головой. — Я поговорю с управдомом.

— Пожалуйста, поговорите, может он вас побоится, — сказала женщина. Она принесла из кухни теплой воды, оставшейся в чайнике, и Чунда сел бриться. Приведя себя в порядок, он ушел устраивать свои дела, предварительно внушив женщине, что ей придется отвечать перед судом, если пропадет что-нибудь из его вещей.

Чунда намеревался прежде всего разузнать относительно Руты. «Если она вернулась, то по своей глупой откровенности могла черт-те чего наболтать про меня. В таком случае в партийных организациях начнут придираться, и разговаривать будет трудно. Зато, если никто ничего не знает, можно рассчитывать на поддержку».

Скорее всего он мог получить нужные сведения в райкоме комсомола, где работала Айя. Но Чунда сразу отказался от этой мысли, вспоминая неприятный разговор с Айей осенью сорок первого года. «Кто-кто, а она будет по всему городу трубить о каждом твоем промахе. Много о себе думает…»

Поэтому Чунда счел более благоразумным сходить к родителям Руты. Если они живы, то должны что-нибудь знать про дочь. Может быть, Рута даже живет у них. И он отправился на квартиру стариков Залитов.

Медная дощечка на дверях сохранилась: значит, еще живы. Но на стук Чунды никто не вышел. Простучав несколько минут, он пошел к дворнику и узнал от него, что мать Руты умерла от тифа во время оккупации, а отец работает в какой-то артели и приходит поздно. Дочь еще не приехала.

Чтобы не терять зря времени, Чунда решил осмотреть квартиру, о которой ему сказали. Придя в указанный дом, он отрекомендовался дворнику как представитель райисполкома, и тот немедленно показал ему все. Квартира действительно могла удовлетворить самому взыскательному вкусу: прекрасная гостиная с камином и роялем, ванная, светлая спальня, кабинет и столовая с внушительным буфетом черного дуба, в котором сохранились расписные сервизы и множество больших и маленьких хрустальных рюмок, стаканов и бокалов — для коньяка, вина, шампанского. Очевидно, высокий полицейский чин удрал с такой поспешностью, что не успел ничего ни увезти, ни уничтожить.

— Я беру эту квартиру со всем, что тут есть, — заявил Чунда дворнику. — Ключи отдайте мне.

Затем он двинулся в райисполком и оформил в жилищном отделе юридическую сторону дела — тогда это еще не было так сложно, как полгода спустя. С ордером в кармане Чунда явился в отделение милиции и прописался на постоянное жительство в Риге. В тот же день он с помощью дворника доставил свои чемоданы в новую квартиру и вечером снова пошел к старику Залиту.

Отец Руты уже пришел с работы и ужинал в кухне.

— Здорово, тестюшка! — весело крикнул ему с порога Чунда.

— Эрнест… голубчик ты мой… вернулся? — Старик поднялся ему навстречу, а сам смотрел на дверь — не отворится ли, не покажется ли еще кто. — Один? Значит, правда, что Рута… — печально спросил он и не докончил.

— Да, к сожалению, один, — вздохнул Чунда. — Такая наша судьба. Уехали вместе, а вернулся я один.

Встреча получилась совсем не такая, как представлял себе Чунда: старик чуть не до слез расстроился.

Искусно лавируя с ответами и вопросами, чтобы Залит не догадался, как он мало знает о судьбе Руты, Чунда в две минуты выведал все, что тот знал.

По словам тестя, Рута осенью была с Ояром Сникером в Даугавпилсе, потом они уехали в Тукум и там попали в лапы к немцам. После один человек, которому удалось перебраться через линию фронта, рассказывал, будто фашисты повесили их.

Несколько минут Чунда сидел понурившись, не находя слов. То, что погиб Ояр, его нимало не взволновало, но Руту ему было жалко. Впрочем, жалость быстро заглушило более определенное и сильное чувство: теперь смело можно пустить в ход версию о потере партийного билета во время бомбежки.

— Как вы разлучились друг с другом? — спросил Залит. — Старались бы вместе держаться.

— Обоим дали специальные задания, — объяснил Чунда. — Мне одно, Руте другое. В военное время иначе нельзя. А мы, партийцы, привыкли выполнять все, что нам приказывает партия. Так и разлучились. Да, тяжелая у нас судьба… Но не нам одним пришлось так много потерять. Надо уметь переносить несчастья. Будьте мужчиной, товарищ Залит.

Он быстро ушел, опасаясь, как бы старик не стал задавать вопросы, на которые ему было бы затруднительно отвечать. И потом слишком долго горевать не было времени. Чунда спешил устраивать свои дела, пока благоприятствовала обстановка. Удобным жильем он уже обзавелся; оставалось теперь оборудовать его получше. А умный человек не может всю жизнь прожить одними воспоминаниями о минувшем счастье.

В течение следующих двух или трех дней Чунда, как хороший охотник, рыскал по Риге, обходил пустые квартиры, а по вечерам под покровом сумерек свозил к себе на ручной тележке горы разного добра. Комнаты скоро стали походить на склад мебели, а он все продолжал привозить столы, шкафы, стулья и зеркала. Одного рояля ему показалось мало, он достал еще пианино. Все углы были завалены люстрами, подсвечниками, картинами, коврами. Среди этого навала вещей негде было повернуться, свободно шагнуть, но Чунду это не беспокоило. «Ничего, все потом пристроим». Он обходил комнаты и наслаждался созерцанием своих богатств — ощупывал мягкие бархатные кресла, смотрелся в зеркала, пробовал одним пальцем, как звучит рояль. Волшебные мгновенья!..

В конце концов он ничего не потерял в этой войне.

Однажды вечером, покончив с хозяйственными делами, Чунда явился на прием к первому секретарю райкома партии, где он некогда работал. Терпеливо выслушав рассказ Чунды о том, как он эвакуировался по распоряжению Силениека, как мужественно перенес несколько бомбежек, как лишился партийного билета, с какой настойчивостью подымал в партийных организациях вопрос о получении нового билета и как всюду ему отвечали одно и то же: разбор дела придется отложить до того времени, когда можно будет выяснить все обстоятельства, то есть после войны, и разобраться в этом придется Центральному Комитету КП(б) Латвии, секретарь районного комитета Озолинь, уже сильно поседевший мужчина, пристально взглянул на Чунду и спросил:

— Почему вы за все это время ни разу не обратились в ЦК?

— Два раза писал лично товарищу Калнберзиню, но мои заявления, вероятно, не дошли… — не сморгнув глазом, соврал Чунда. — Сами знаете, как во время войны работала почта.