Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т. 3. Буря

Мара, всегда очень вдумчиво работавшая над своими ролями, в этот вечер играла с особенным подъемом. Она сумела вложить в образ героини какие-то собственные черты и показала такую глубину чувств, о которой и не помышлял автор пьесы. Обманутая мужем молодая женщина решает начать борьбу с соперницей. Легкомысленный муж, поняв к концу пьесы, какими душевными качествами обладает его жена, раскаивается и возвращается к домашнему очагу. Довольно незамысловатый, избитый сюжет. Такая же незамысловатая, избитая мораль. Но большинство зрителей находили здесь собственную житейскую мудрость, выраженную приятными, округлыми фразами, и тихонько радовались: «Да, такова жизнь. Слаб человек, но — достоин снисхождения».

После спектакля Жубур разыскал в фойе Прамниеков. С ними были Эдит и Зандарт. Они решили подождать, когда Мара разгримируется и переоденется, чтобы ехать всем вместе. Разговор вертелся вокруг пьесы и игры актеров.

— С каким огнем играла сегодня Мара! Я ее давно-давно такой не видела, — сказала Ольга. — Но техника здесь ни при чем, Эдит, ты напрасно так думаешь. Мне кажется, она сама испытывает какой-то душевный подъем.

— Вы это правильно сказали, госпожа Ольга, она сегодня играла, как это я хотел сказать… да… очень изящно, — изрек Зандарт: он не таил под спудом светильник своей мудрости.

В дверях показалась Мара с огромной охапкой цветов в руках. Позади шел Вилде.

— Помни уговор, держись ровнее, — шепнул Жубур художнику.

Прамниек только дернул плечом.

В квартире Вилде все было приготовлено к приему гостей. Стол был накрыт. В гостиной топился камин; серый избалованный кот потягивался перед огнем на шкуре белого медведя.

— Прошу прямо к столу, — позвал гостей Вилде.

Усаживались как придется, но Жубур все-таки очутился рядом с хозяином.

— С водки начнем? — подмигнул тот Жубуру. — С морозу ничего не может быть приятнее. — И он стал наливать рюмки.

Чокнулись за успех Мары, потом взялись за тарелки. Вилде налил по второй, и все разом заговорили — смеясь, не слушая друг друга. Громче и больше всех говорил Прамниек, но политики на этот раз не касался. Зандарт распределял свое внимание поровну между Эдит и закусками. Эдит благосклонно подшучивала над ним: в их отношениях еще не произошло никаких изменений.

Вилде уже наполнил рюмки в третий раз.

— Э, да вы наших порядков не знаете, — с преувеличенным испугом сказал он Жубуру, увидев, что тот поставил на стол почти полную рюмку. — Нет, так нельзя.

— Я не привык много пить, — оправдывался Жубур.

— Тем хуже, вы же не молодая девушка. Церемониться у нас не принято, здесь все люди свои. А в случае чего — мы вас уложим на диванчик, и вы живо придете в себя. Нет, нет, сейчас же выпейте. — Он не успокоился до тех пор, пока Жубур не допил рюмку.

«Хочет напоить — значит, все идет так, как я ожидал, — подумал Жубур. — На этот раз ошибаешься, голубчик, — не проведешь». Чтобы не опьянеть, он решил пить одну водку и старался побольше есть. Взял с блюда несколько самых жирных кусков заливного, намазал хлеб толстым слоем масла — и покосился на Мару. «Вот, наверно, думает, обжора».

Водка лишь слегка ударила ему в голову, он вполне владел собой и старался рассчитывать каждое слово.

— Рекомендую для разнообразия перейти на более легкое, — суетился Вилде, — отличнейшее пиво.

Жубур заговорил через стол с Марой, поблагодарил ее за прекрасную игру. У нее сразу просияли глаза от его слов.

— Да, я сама чувствую, что играла верно. Режиссер сказал, что многие сцены у меня совсем по-другому получились, чем на репетициях. Но это, кажется, не испортило общего впечатления.

— Господа, — громко заговорил Вилде, перебивая все разговоры. — Я хочу показать вам нечто любопытное в своем роде. Давеча, перед уходом в театр, я обнаружил в своем почтовом ящике вот эту штучку. — Он вынул из кармана сложенный вчетверо листок печатной бумаги, развернул его и подал Жубуру. — Вот прочтите, потом дайте Прамниеку.

Пока Жубур читал, Вилде не спускал с него взгляда опытного наблюдателя. Жубур чувствовал этот взгляд, чувствовал, что и остальные выжидательно следят за выражением его лица.

Достаточно было Жубуру взглянуть на листок, и он узнал его. Это была последняя прокламация, вышедшая из-под руки Андрея Силениека, последнее издание разгромленной типографии. Он ее знал наизусть. Это было воззвание ко всем тем, кто еще не определил своего отношения к моменту, когда стоявшая у власти клика готовилась ввергнуть латышский народ в кровавую авантюру и сделать его вассалом Гитлера, — но главным образом адресовано оно было интеллигенции: «Народ оценит вас по вашим делам, по вашим поступкам будет он судить вас. Почему вы молчите? Или вы ждете, что и на этот раз другие проложат вам дорогу своим трудом, своими страданиями? А когда борьба решится в нашу пользу, когда победит народ, вы придете за своей долей? Скажите, на какую долю вы сможете тогда рассчитывать?»

И Жубур должен был скрывать чувство гордости за эти смелые, огненные слова, должен был притворяться, что читает их впервые и они не производят на него никакого впечатления.

— Как пишут, а? — наклонясь к Жубуру, вполголоса сказал Вилде, когда тот передал листовку Прамниеку. — Ведь здорово? Силу, видимо, за собой чувствуют. Они уж начинают требовать, грозить.

— Смело написано, — крутнул головой Жубур. — И язык литературный. По-моему, писал интеллигентный человек. — Он внутренне радовался, что не выдал себя ни единым жестом.

Прамниек буркнул, что такую же листовку он нашел в своем почтовом ящике, но не обратил на нее внимания, и что источник их распространения, наверно, скоро будет обнаружен.

Зато не на шутку разволновался Зандарт.

— Вон они куда хватают! — кричал он, размахивая коротенькими ручками. — За честных граждан принялись! Нет, меня этим не запугаешь! Плевать я хотел на их листки! Публика мое кафе не забывает, лошадки берут призы, — а больше мне ничего не надо… Ни у кого я ничего не отнимал, а своего тоже не отдам. Мое моим и останется.

Листовка, обойдя весь стол, вернулась к Вилде. Он сложил ее и спрятал в карман.

— Что нас ни ждет впереди, а выпить следует, — весело сказал он и стал разливать пиво.

Жубур выдержал с его стороны новый натиск: он пил только водку, решительно отказавшись и от пива и от вина. Чтобы не принуждать хозяина к назойливости, он понемногу стал входить в роль опьяневшего человека: перевирал слова или вдруг умолкал, уставившись бессмысленным взглядом в одну точку. В один из таких моментов, пока Мара и Ольга горячо обсуждали с Прамниеком композицию его новой картины, а Эдит слушала длинный рассказ Зандарта о том, как ему достался Регент, Вилде положил руку на плечо Жубуру и, осторожно кашлянув, начал: