Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т. 3. Буря

«Высокопревосходительство» далеко шагал в своих мечтах: завоевания Муссолини и Гитлера не давали ему покоя. В том же духе воспитывал он и своих министров. Однако будущей национальной аристократии требовалась собственность, и собственность немалая, так что «вождю» приходилось делать вид, что он не замечает слишком стремительных темпов ее обогащения. Доходные дома в Риге, большие имения, дачи, пакеты акций крупных предприятий — это были естественные вехи, отмечавшие узаконенный, общепринятый путь наживы. Взятки?.. Но в этом отношении каждый действовал по своему усмотрению. Недаром «высокопревосходительство» обладал неотъемлемым правом на негласный титул отца коррупции, и вряд ли кому из его окружения было под силу его оспаривать.

Когда собрались все приглашенные, адъютант доложил президенту. С верхнего этажа доносились гулкие, тяжелые шаги. Можно было подумать, что там прогуливался слон.

«Старик не в духе… — подумал Никур, прислушиваясь к этому топоту. — Бурное предстоит совещание».

Он постарался придать своему лицу выражение напряженного внимания, которое неизменно производило впечатление на «высокопревосходительство».

Первым вскочил на ноги Лусис и еще издали поклонился вошедшему. Остальные министры поднялись медленнее и стоя ждали приближения президента. Один лишь заместитель Ульманиса поднялся со стула в тот момент, когда «высокопревосходительство» проходил мимо.

— Добрый вечер, господа министры, добрый вечер, превосходительства! — скороговоркой ответил президент на их приветствия.

Его красное лицо и плотно сжатые губы предвещали грозу. Все переглянулись, точно задавая друг другу вопрос: «Кому из нас влетит первому?»

— Прошу садиться.

Все сели, кроме «высокопревосходительства». Заложив руки за спину, упершись взглядом в пол, большой, грузный человек бегал из одного угла в другой, как будто в поисках потерянной вещи. Раздраженное выражение не сходило с его гладко выбритого лица. Оно все больше наливалось краской, все плотнее сжимались губы. И все-таки он чем-то напоминал раскапризничавшегося, нелепо большого ребенка.

Он круто, с разбегу обернулся к министрам и, ни на кого не глядя, заговорил тонким, визгливым голосом. В уголках губ собиралась слюна, язык то и дело заплетался, — давала себя знать искусственная челюсть.

— Вы видите? Видите, господа, до чего мы дожили, к чему пришли! Красные командиры разгуливают по улицам Лиепаи и Вентспилса. В Риге среди бела дня рабочие читают московские газеты. Вы себе представляете — они читают «Известия»! Вы понимаете, что дальше уж идти некуда! Подойдет Первое мая, и эти бунтовщики выйдут на улицы с красными знаменами. Будут петь песни девятьсот пятого года, говорить черт знает какие вещи! А мы, как христосики, — сидим и дожидаемся, когда нам свернут шеи!

Он снова забегал по кабинету.

— Когда распределяли посты и портфели, тогда все были легки на подъем. А теперь хотите, чтобы я везде один успевал? Я один должен за все отвечать? Вы что, так-таки ничего и не получили пятнадцатого мая? В карты играть да на охоту ездить вы у меня все горазды, а когда пришло время помочь вождю спасать Латвию пятнадцатого мая, так сразу присмирели.

— Ваше высокопревосходительство… — умильно начал было Лусис, но договорить фразу ему не удалось.

— А вы чего, господин Лусис? — взвизгнул «высокопревосходительство». — Вы всегда правы, и вообще вы постоянно умничаете! Присматривали бы лучше за своей женой, чтобы не компрометировала правительство Латвии, а потом бы лезли говорить… И скажите, чтобы впредь она подобных номеров не выкидывала. Иначе двери замка закроются перед ней навсегда.

Никур переглянулся с заместителем, и оба улыбнулись. Случай, так рассердивший президента, произошел здесь же, в замке, на одном из приемов. Стараясь превзойти в изобретательности остальных жен министров и блеснуть перед дипломатами, мадам Лусис и ее приятельница мадам Паута явились на этот прием в сандалиях на босу ногу и в греческих туниках. Старик и тогда еще рвал и метал от ярости. Но случай этот не был забыт дипломатическим корпусом, о чем свидетельствовала сегодняшняя вспышка гнева «высокопревосходительства».

— Подобные недоразумения больше не повторятся, ваше высокопревосходительство… — попытался раскрыть рот Лусис, — у меня был серьезный разговор…

— Я тоже серьезно говорю! — завопил «высокопревосходительство», — я вам не клоун, мне сейчас не до шуток!

— Нет, а интересно в тот раз получилось! — засмеялся своим утробным смехом заместитель. — Все, как по команде, — кто за монокль, кто за пенсне. Папский нунций так и замер посреди зала — не мог глаз оторвать от наших прелестниц.

— Вот-вот. А потом раззвонят по всем газетам Европы! — крикнул «высокопревосходительство». — Вам, превосходительство, молчать бы да молчать сегодня. Это ведь по вашей милости в Лиепае и Вентспилсе находятся сейчас советские гарнизоны.

— То есть как это по моей? — вскакивая со стула, закричал заместитель. — Я не позволю позорить мое имя, я самого черта не побоюсь! Для Латвии я не меньше вашего потрудился! Чем такие вещи выслушивать, я предпочту подать в отставку.

— Подавайте, подавайте! — передразнил его «высокопревосходительство». — Вы уж раз двадцать грозились подать… И все равно вы, вы в этом виноваты. Это я заявляю вам совершенно официально.

— Мне? — выкрикнул заместитель, сжимая кулаки и делая шаг в сторону «высокопревосходительства». — Не испугаете. Не из пугливых. Вы немедленно возьмете свои слова обратно, иначе я не ручаюсь, что не пущу в ход кулаки.

— Ну что же, попробуйте! — поддразнивал его «высокопревосходительство». — Забыли, наверно, чем это кончилось для вас прошлой осенью?

Осенью в этом же кабинете между «высокопревосходительством» и его заместителем произошла самая настоящая потасовка. Но даже министры упоминали о ней шепотом, потому что официальная версия давала совсем иное объяснение синякам, украшавшим в течение некоторого времени физиономии «высокопревосходительства» и его заместителя.

Никур поспешил выступить в роли миротворца.

— Ваше высокопревосходительство, мне кажется, что переживаемый нами тяжелый момент требует от нас единодушия. Мы так дружно основали Латвию, так дружно подготовили пятнадцатое мая…

— А теперь так же дружно спускаем ее в прорубь! — отрезал президент. — Ну, вы посмотрите на него, — он ткнул пальцем в своего заместителя. — Генерал называется. Не знает, куда ордена вешать. А сам больше двух лет как сунул под сукно план вооружения армии и забыл про него. Я понимаю, можно забыть в гостях зонтик, но как можно забыть план вооружения армии! Если бы министр финансов не доложил мне о неиспользованных кредитах, план пролежал бы там до сих пор. Это что-то ужасное! Мы могли быть готовы к войне еще осенью, могли оказать помощь финнам, а теперь что делать? Вы не министр, а баранья голова, вот вы кто!