Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т. 3. Буря

— Прекращай пьянку и изволь через полчаса быть в министерстве, — услышал он суровый голос. — Будешь сопровождать министра в дальнюю поездку. Я тоже еду.

— Понимаю. Ладно. Сильвия! — крикнул он, кладя трубку. — Сельтерская есть?

За полчаса Понте успел и умыться, и одеться, и даже опохмелиться двумя стаканчиками водки, после чего отправился в министерство. Полуденное июньское солнце размаривало Понте, ему скорее пришелся бы по вкусу пасмурный, прохладный денек. Перед зданием министерства стояли три закрытые машины. Понте знал их все. Новый лимузин — министра. Другая — из штаба айзсаргов, а в третьей Понте не раз и сам ездил с ответственными поручениями.

— Садись сюда! — окликнул его Вилде. Он сидел рядом с шофером. — Не к чему торчать на тротуаре.

Никур вышел из министерства точно в назначенное время. На нем был его обычный охотничий костюм: высокие сапоги, бриджи, жокейский картузик.

Первой тронулась штабная машина, в которую сели несколько айзсарговских офицеров. За ней тронулся лимузин Никура, а Вилде и Понте замыкали этот примечательный кортеж.

«Видно, его превосходительство вздумал съездить на охоту, — решил Понте. — Значит, будет выпивон». Эта перспектива несколько подняла его дух, иначе бы он совсем впал в уныние. Его отчаянно укачивало от быстрой езды, в окно летела пыль столбом, а попробуй поднять стекло — тут же начнет мутить. Так он всю дорогу и мучился со своими переменчивыми настроениями, не обращая внимания на красоты природы.

Машины, не сбавляя хода, неслись вперед, к северу, — туда, где начинались большие леса. На полях еще шла бороньба и сев. Пастухи, оставив на минутку коров и овец, подходили к обочине дороги поглазеть на нарядные, сверкающие лаком машины, мчащиеся по гладкому асфальту. Иные кидали вслед камнями и долго потом смеялись, когда удавалось попасть в колесо. Машины неслись все дальше и дальше, оставляя позади то мост, то старую придорожную корчму, словно пригорюнившуюся от воспоминаний по минувшим веселым временам. Мелькнул белый столб с надписью «Сигулда», остался в стороне городок Цесис. Еще полчаса сумасшедшей гонки — и машины свернули направо по большаку, пугая крестьянских лошадок, шарахавшихся в стороны при виде такого непонятного явления, как повозка без четырехногого тягача. Крестьяне слезали с телег и держали лошадей под уздцы. Одна женщина даже накинула на голову своей сивки большой платок, чтобы невиданные чудища не напугали ее. Но лошадка не могла устоять на месте, — она брыкалась с громким ржанием, вставала на дыбы, пока телега вместе с молочными бидонами не опрокинулась в канаву.

Машины продолжали мчаться вперед. «Превосходительство» спешил к месту охоты. Только раз Никур велел остановить машину. Посреди поля, вдали от хуторов, перебежал дорогу одичавший черный кот. Спрятавшись в гречихе, он, как черт, поблескивал оттуда зелеными глазами и бил по земле хвостом. «Превосходительство» был суеверен, он не мог пренебречь такой дурной приметой.

— Перегоните его обратно через дорогу! — крикнул он своим спутникам.

Понте, шоферы, офицеры выскочили из машин и по всем правилам обложили залегшего в гречихе зверя. Они промучились с четверть часа, пока не выгнали оттуда кота. Только когда Понте с пронзительным криком метнул в него огромный ком земли, разбойник понял, чего от него хотят, двумя прыжками перемахнул через дорогу и скрылся. Теперь можно было спокойно ехать дальше. Никур взглянул на истоптанную гречиху, но ничего не сказал. Понте и офицеры никак не могли отдышаться от усталости. Только Феликс Вилде, не считавший нужным принимать участие в охоте, усмехался, глядя куда-то в сторону.

Через полчаса машины свернули на неровную лесную дорогу и, взяв самую малую скорость, стали пробираться вглубь старого бора.

Могучие сосны, перегоняя старые темные ели, тянулись к солнцу. Испуганный тетерев перепорхнул через дорогу и скрылся в чаще. Гулкий шум ветра шел по вершинам, а внизу, журча свои песни, тайно крались меж корневищ и кустарников темные воды ручьев в своем неустанном стремлении к Гауе и еще дальше — к морю.

Далеко от опушки, в самой чаще, стоял бревенчатый дом лесника. Навстречу машинам выбежала целая свора собак. Они не угомонились до тех пор, пока их не загнал в сарайчик лесник — пожилой человек небольшого роста. Он вытянулся в струнку и взял под козырек.

— Здравствуйте, господин Миксит, — подавая ему руку, сказал Никур. — Как, принимаете гостей?

Миксит стукнул каблуками.

— Так точно, господин министр.

Когда он говорил, его черные усы слегка топорщились.

— Господин главный лесничий и господин лесничий прибыли с утра. Разрешите позвать, господин министр?

Но те уже стояли на крыльце, еще издали отвешивая поклоны «превосходительству». Коричневые глазки главного лесничего Радзиня тревожно и вопросительно глядели на министра сквозь стекла роговых очков. Длинная, жидкая фигура его гнулись в поклоне с такой же легкостью, как тростник на ветру. Толстому лесничему Ницману кланяться было труднее, чем его прямому и непосредственному начальству, но при некотором усилии что-то получилось и у него.

Поздоровавшись с ними, Никур приказал поставить машины в сарай, так как уезжать в этот день он не собирался, и все, кроме шоферов, вошли в дом. На стенных часах не было еще и шести.

— Быстро мы доехали, — сказал Никур.

В просторной, светлой комнате пахло свежим смолистым деревом. По стенам были развешаны рога убитых во время достопамятных охот лосей и козуль. В углу на толстом еловом суку — большое чучело тетерева с искусно распластанными, будто в полете, крыльями. Самое почетное место занимали оправленные в рамки изречения Ульманиса и его портрет. Над кроватью висели скрещенные двустволки и охотничий рог. Возле простого письменного стола, перед кроватью, накрытой белым пикейным одеялом, лежали шкуры козуль.

После обеда «превосходительство» полежал с полчасика на кровати и только потом начал совещание. Участие в нем приняли оба айзсарговских офицера, Радзинь, Ницман, Вилде, Понте и Миксит. Понте с первых же слов убедился, что об охоте нет и речи, что никакой охоты не будет, а его давешние приятные мечты были построены на песке.

— Друзья мои, — сказал министр, — мы были вместе в лучшие наши дни, вместе радовались нашим общим удачам. Теперь мы должны сообща встретить неожиданные удары судьбы.

Он сделал паузу, чтобы присутствующие уразумели смысл его вступления.

У обоих лесничих вытянулись лица. Понте слушал с угрюмо сосредоточенным видом. Миксит оставался спокойным и только чуть топорщил свои черные усы. Он не стремился постигнуть все эти господские премудрости. Его дело маленькое: он знает свои обязанности и гордится тем, что министр выбрал его дом для таких важных разговоров, в которых участвуют лишь самые приближенные лица. Если министр задумает устроить охоту, он спустит свору собак и будет трубить в рог, пока не выгонит из чащи крупную дичь. А если Никуру захочется поговорить с надежными людьми, он поставит у двери старшего сына-мазпулцена и велит ему никого не впускать в дом.