Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т. 3. Буря

Как-то субботним вечером в маленькой квартирке Петера Спаре, на Гертрудинской улице, скромно отпраздновали две свадьбы. Старый Лиепинь ради такого торжества заколол свинью и смолол муки, но сам не поехал, так как кому-нибудь надо было остаться дома, чтобы присмотреть за хозяйством, а мамаша Лиепинь решила этот вопрос в свою пользу.

— Надо взглянуть, как устроились молодые, как там моя Эллочка хозяйничает. А в таких вещах женщина лучше разберется. Ты и в другой раз съездишь.

Взглядом знатока она осмотрела новую квартиру, обследовала все краны и душ в ванной, по нескольку раз отворяла и затворяла окна, проверила, в исправности ли дверные замки. В квартире было пустовато — ничего, кроме самой необходимой мебели и утвари. На окнах не было занавесок, а дорожек хватило только для передней и спальни.

— Так, Эллочка, жить нельзя, — заявила мамаша Лиепинь. — Что это за господская квартира, если в ней нет ни одного ковра? Да и без сервизов разных нельзя…

— Петер всегда говорит, что мы не господа, — пыталась возразить Элла.

— Вот тебе и раз! Он же директор фабрики! Разве такие люди могут жить как-нибудь? Вам придется принимать важных людей и самим ходить в гости. Что же, вы осрамиться хотите?

Такой решительный подход обеспокоил Эллу. Зная, как мало значения придавал Петер бытовым мелочам, она тоже старалась смотреть на эти вещи глазами мужа. Не всегда она его понимала, не с каждым его мнением была согласна, но впереди была целая жизнь Со временем, думала она, все сгладится и то, что мать хотела сделать одним рывком, она сделает постепенно.

— Мама, у меня к тебе большая просьба, — сказала Элла. — Ты с ним поменьше говори о таких вещах. Дай нам самим подумать об этом.

— О чем вы будете думать, когда жизни еще не знаете? Ну, если не нравится, могу и помолчать.

Самой мамаше Лиепинь многое не нравилось в поведении Эллы и Петера. Что это за пара, если невеста не нарядилась в белое шелковое платье и фату с миртовым венком, а жених в черный фрак? Словно последние батраки — сходили в загс в чем были. Жених не догадался даже обзавестись обручальными кольцами, без которых и свадьба не в свадьбу. Но не только мамашу Лиепинь, — Эллу тоже кольнуло в сердце, когда Петер отказался венчаться в церкви. «Твое дело — верить или не верить в церковные обряды, но один раз мог бы угодить своей любимой, и ничего бы тебе не сделалось». Да, Петер мог поступать по-своему, а Элла все-таки надела на палец обручальное кольцо и за столом нарочно держала руку так, чтобы все его видели. «Пусть только попробуют смеяться! Я тоже не деревянная, у меня тоже есть сердце».

Однако никто и не думал смеяться. Друзья Петера отнеслись к Элле внимательно и нежно, словно к родной. Но Элла никого из них почти не знала, а их разговоры были ей непонятны и неинтересны, — все о политике да о политике, не могут обойтись без этого даже за свадебным столом.

Заметив, что Элла скучает и чувствует себя одинокой, Айя подсела к ней и попробовала приободрить ее:

— Это очень хорошие люди, Элла. Когда ты лучше узнаешь их, ты их полюбишь. Все они честно боролись за лучшую жизнь для народа, и им многое пришлось перенести и пережить, но их ничто не сломило. И они вовсе не такие суровые, ты не думай.

— Я и не говорю ничего, — обидчиво ответила Элла, прижимаясь к Петеру. — Мне все равно, было бы гостям весело.

Гости чувствовали себя отлично. Без трафаретных пожеланий, без лишних тостов, они веселились с детской искренностью и непосредственностью. Воспоминания Ояра Сникера о проделках со шпиками во времена подполья и тюрьмы на этот раз сопровождались неумолкаемыми взрывами смеха. Он рассказывал, как однажды четыре часа водил за собой шпика по пригородам Риги. В этом рассказе немаловажную роль играл возбудивший подозрения шпика таинственный сверток, который нес с собой Ояр. Он в лицах показывал, как, догнав его, шпик заставил, наконец, показать, что было в этом свертке.

— Разворачивает он газету, а у самого пальцы дрожат от нетерпения. Но как только увидел содержимое свертка, весь побагровел от ярости и ну орать на меня.

— Что у тебя там было? — хохоча до слез, спросил Силениек.

— Говяжьи кости. Как раз перед тем зашел в мясную, собирался сварить суп. «Господин охранник, — говорю ему самым спокойным тоном, — у моего соседа есть собака, замечательный песик, думал было угостить его, но, если желаете, могу эти косточки уступить вам».

Все смеялись, одна мамаша Лиепинь ни с того ни с сего обиделась:

— Вы хоть ради такого дня поговорили бы о чем-нибудь другом. Все собаки да кости… лучше-то ничего не нашли…

— Как не найти, — постарался исправить положение Ояр Сникер. — На столе всего полно — и еды и питья. Мы можем обидеть хозяйку, если не воздадим должное ее трудам. А выпить сегодня можно без риска, раз товарищ Крам нас не видит.

— При чем тут Крам? — спросил Юрис, и Ояру снова пришлось рассказывать.

— Все вы, конечно, знаете Крама, секретаря нашей парторганизации. В предвыборную кампанию нас обоих командировали в Цесисский уезд. Остановились мы у одного партийца, учителя средней школы, и как раз подоспели на именины его жены. Особенного торжества не было, просто пригласили на ужин нескольких друзей. На столе была бутылка ликера собственного приготовления и кувшин пива. Когда Крам увидел это, сейчас же отозвал меня в сторонку и говорит: «Ты можешь оставаться, а мне, секретарю парторганизации, неудобно смотреть, как члены партии потребляют спиртные напитки. Пока вы здесь будете угощаться, я схожу в партийный комитет поговорить о кадрах». Так до поздней ночи и не возвращался, чтобы его трезвым глазам не пришлось наблюдать мирские удовольствия.

— Он уж такой, — подтвердил Силениек. — Не станем ему навязывать радостей жизни, если они ему так противны.

— Осушим за них по стакану! — закричал Сникер. — Только не говорите Краму, что это уже третий за вечер.

Они пели прекрасные, полные грусти и дерзновения песни политкаторжан, с жаром говорили о своих рабочих планах.

Элла Спаре украдкой разглядывала свое обручальное кольцо. Ей было скучно, точно она слушала разговор на чужом языке. Она не понимала, как это можно восторгаться политикой. Ее рассеянный взгляд часто останавливался на пустом углу между дверью и окном: хорошо бы туда поставить маленький столик с цветочным горшком.

— Не расстраивайся, дочка, — шептала мамаша Лиепинь и погладила под столом руку Эллы. — Понемногу все устроится.

После свадьбы будни сразу вступили в свои права. Петер чуть ли не круглые сутки проводил на заводе. Мало времени оставалось у него для молодой жены, и Элла старалась заполнить чем-нибудь часы одиночества. В магазинах, булочных и мясных лавках она постепенно перезнакомилась с соседками — женами служащих и торговцев, стала ходить к ним в гости. У них было о чем поговорить — о рукоделиях, о портнихах, о дачах на Взморье. Дни проходили в чтении романов Курт-Малер, в разглядывании модных журналов и разных сплетнях, которыми был насыщен воздух обывательских квартир.