Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 2.

— Ладно. Узнаю.

Сычев прошел прямо в сельсовет к Андрею Михайловичу Вихрову. Подойдя к двери, он наткнулся глазами на табличку «Вытирайте ноги». Посмотрел вниз и увидел половичок. Это было удивительно — не по-нашенски. Обмел он веником валенки, тщательно вытер подошвы, высморкался через перила крыльца, разгладил бороду и только после этого вошел в сельсовет.

— Здравствуйте вам, — приветствовал он секретаря в первой комнате.

— Давненько вас не видно, Семен Трофимыч, давненько, — в тоне его звучала нескрываемая официальность, а прежней почтительности не было и в помине.

— Не требовалось — вот и не приходил.

— А теперь дело есть?

— Есть.

— Какое же?

Семен Трофимыч внимательно взглянул на секретаря и увидел, что у него подвязан галстук, такой же, как у Крючкова и у Миши Землякова, — настоящий городской галстук. «И этот индюком пошел», — подумал он. А секретарю сказал:

— К самому мне надо. Важнецкий вопрос-то.

— Сам сейчас занят. С агрономом список на семена составляют.

— С каким таким агрономом?

— С Михаилом Ефимычем Земляковым.

— А-а… — протянул Сычев. — И надолго у них?

— Этого я не знаю. Чего не знаю, того не знаю — брехать не буду. — И секретарь углубился в бумаги.

Раньше Семена Трофимыча так не принимали. Но он и виду не подал, что недоволен таким оборотом. «Чего же от них и ждать, если Андрюха грозил поркой», — мелькнула мысль. И все-таки он не потерял степенности и продолжал:

— А доложить нельзя?

— Никак нет, — ответил секретарь, не поднимая лица.

— А когда же зайтить к нему лучше?

— Чего не знаю, того не знаю — брехать не буду.

— И чего ты, Егорка, задолбил, как толкач в ступе? А ты спроси.

— Можете сами спросить, — бесстрастно ответил тот.

— Вот возьму и спрошу. Тебе же…

Но Сычев не закончил фразу. Дверь из комнаты председателя открылась, и на пороге показался Андрей Михайлович. Он смерил взглядом Сычева сверху вниз, не выпуская дверной ручки, и холодно спросил:

— Ко мне?

— Здравствуйте, Андрей Михайлович! К вам. — На лице Сычева все же отразилась та неловкость, с которой он вступил в сельсовет.

— Зайди, — пригласил тот не очень охотно и пропустил Сычева, закрыв потом за собой дверь.

Сычев не узнал кабинета председателя. Стены были оклеены обоями, полы выкрашены так же, как и в комнате секретаря, рамы окон и проемы отделаны белилами. В этой чистоте Сычев почувствовал что-то новое и, главное, что-то такое сильное, против чего возразить невозможно. И эти книги на этажерке и большая карта мира тоже, казалось, были против Сычева, и пахло от них городом. Сычев так и заключил мысленно: «Городом пахнет».

Агроном посмотрел на него искоса, почти не отрываясь от какого-то списка, лежащего рядом с картой землепользования села Паховки. Уже и рад бы Сычев не начинать разговора, с которым пришел, но было поздно — он ведь стоял перед Андреем Михайловичем.

— Садись, — пригласил тот.

— Благодарствую… Сесть, что ль. — И Сычев сел, положив шапку на колени.

— По какому вопросу? — спокойно спросил председатель.

— Дело длинное — сразу не выложишь. И… муторное дело, скажу прямо.

— Не насчет ли дорезков? Весна не за горами, — пытался догадаться Андрей Михайлович.

Сычеву показалось, что председатель на секунду прищурил глаз, взглянув на Мишу. Тот тоже теперь смотрел на Сычева, ожидая «муторного дела». У Сычева закипело внутри озлобление: «Вылупили зенки, как на верблюда». Но он сдержался, сказав себе мысленно: «Посмотрю, кто хитрее». Вдруг он начал мять в руках шапку и шмыгнул носом так, как это делают многие от волнения.

— Значит, насчет дорезков? — повторил Андрей Михайлович.

— Э! Какие там дорезки, Андрей Михалыч… На что они мне? На что? Будь они трижды прокляты, те дорезки. Позору-то на село из-за них сколько.

— Да и арендовать их теперь нельзя — переданы Козинскому обществу, — вставил Миша.

— И слава богу, — согласился Сычев. — Мороки от них меньше будет… Не о дорезках речь — не нужны они мне. И не желаю я вот так жить. Не желаю. В душе-то я — середняк. И…

— А на дворе — кулак, — дополнил Миша.

— Я не желаю быть кулаком. Не желаю! — почти вскрикнул Сычев, прижав шапку к груди. — Хватит. Не желаю. Посмотри на мои руки. Пальцы уж скрючились от мозолей.

Андрей Михайлович переглянулся с Мишей в недоумении: они ничего не понимали. А Сычев уловил это и продолжал:

— Хватит мне мучиться. Один — как волк. Не желаю и — все тут. Я тоже человек. — Он покачал головой сверху вниз. — Человек. Я хочу — как все. Со всеми вместе.

— А ты поточнее, Семен Трофимыч, — уже несколько мягче сказал Андрей Михайлович. — С чем пришел-то?

— Андрей Михайлович! Мы с тобой жили когда-то хорошо, пока… люди промеж нас не вмешались. А потом — плохо. Я все забыл. Забудь и ты… Посоветоваться пришел. Не к кому мне больше идти.

— Так что же ты хочешь?

— Хочу продать мельницу и маслобойку. Посоветуй, пожалуйста.

— А что же я могу посоветовать? Хозяин — барин.

— Не к тому я. Не надо бы из села упускать предприятия. Останемся без мельницы — мужики будут за двенадцать верст на помол возить. А подсолнух тогда хоть не сей, если маслобойки-то в селе не будет.

— А кто же может купить? — спросил Миша. — Кого вы имеете в виду? У нас всех вместе, во всем селе таких денег нет.

— Михаил Ефимыч! — повернувшись к Мише, сказал Сычев добродушно. — А кооперация? Пущай она и купит. Ослобоните меня, пожалуйста. Недорого возьму. А с меня — как хомут с шеи. Мне и так глаза проширяли — «кулак да кулак». До каких пор! Не желаю я так жить. Как все — желаю. За полцены отдам.

— Так, так, — пристукивая пальцами, произнес Андрей Михайлович. И еще повторил: — Так, так. — Потом явно наигранно вздохнул и ответил: — По этому делу и надо тебе разговаривать с кооперативом, с правлением, с бухгалтером.

— А ты-то как посоветуешь?

— А чего же: продай, если купят.

— Смотря какая цена, — вмешался Миша.

— Да уж в цене не постою. — Семен Трофимыч встал. — Ну что ж, пойду к Савельичу, к бухгалтеру.

— А он уже не бухгалтер, — сказал Андрей Михайлович. — Сам отказался по старости. Человеку уже семьдесят три года — хватит. Три дня прошло, как сдал дела.

— Кому же? — осторожно спросил Сычев.

— Федору Ефимовичу Землякову.

— Ка-ак? — переспросил Сычев.

— Федору Ефимовичу Земля-ко-ву, — повторил по слогам Андрей Михайлович.

Сычев сначала явно растерялся: на Савельича была большая надежда и — лопнула сразу. Но, придя в себя, он даже улыбнулся и сказал:

— Конешно. Оно так. Земляков — голова! Да, голова. «Будет опять вспоминать старое…» — подумал он. — Да, Земляков, конешно, голова. Ученый теперь.

— Савельич тоже был хороший бухгалтер? А? — спросил чуть иронически председатель, — Дьячком был. Семинарию небось кончал?