Татьяна Назарова - Первые шаги

Михаил отдыхал в такие минуты душой, появлялась надежда, что Тоня наконец все поняла.

Один раз Антонина подошла к нему и, наклонившись близко, что-то хотела сказать. Но когда он взволнованно спросил: «Что, Тонюшка? Что, родная?» — она покраснела и быстро ушла.

Алешу Шохина, сироту, Тоня встретила с материнской приветливостью. Вскоре Михаил заметил, что с Алешей она о чем-то горячо разговаривает, но как увидит его, тотчас же замолкает. Как-то случайно он услышал:

— Да ведь трудно, Алеша, справиться рабочим. У царя солдаты, целое войско, — говорила взволнованно Антонина.

Он улыбнулся и, не слушая доказательств, которые начал приводить задорным тоном Алексей, ушел тихо, так, что собеседники его и не увидели.

«После всего, что было, Тонюшка стыдится говорить со мной. Пусть Алеша ее пропагандирует, — думал он, быстро идя по направлению к Васильевскому острову. — Придет время, скажет сама все, спрашивать сейчас не следует…»

Но о новых взглядах Тони Михаил услышал от нее, лишь прощаясь с ней через решетку в комнате для свиданий, перед ссылкой в Петропавловск.

— О нас не беспокойся! Не пропадем. Работать буду, друзья не бросят, — шептала она скороговоркой, прижав лицо к железным прутьям. — Все поняла я. Заодно с тобой мыслями…

Серьезный, выразительный взгляд родных глаз договорил Михаилу невысказанное из-за подошедшего жандарма.

Боль от мысли, что Тоня сейчас уйдет и неизвестно когда они увидятся вновь, на время исчезла, уступив место радости: любимая подруга стала боевым товарищем…

— Тонюшка, родная моя! — вскричал счастливо Михаил.

Выталкиваемая жандармом вместе с другими, Тоня крикнула:

— Ждать буду, пока вернешься! — И, поправляя выбившуюся прядь пушистых волос, глянула на мужа нежно, чуть задорно, как когда-то, при первой встрече на сельской вечеринке, решившей их судьбу.

Всю дорогу, до самого Петропавловска, Михаил Антонович вновь и вновь переживал последнюю встречу с женой. Только теперь он понял, что значит любить жену, ставшую другом. Он тосковал о ней и в то же время чувствовал прилив новых сил.

Во время пути Алеша часто замечал, что его старший друг, сведя густые темные брови, чему-то затаенно ласково улыбается.

…Попасть в депо ссыльным было нелегко, но высококвалифицированным путиловским слесарям место нашлось. Предварительно администрация приняла меры, чтобы оградить рабочих от влияния политических.

Накануне их прихода мастер цеха Никулыч непривычно долго разглагольствовал перед слесарями о безбожных политиканах и бунтовщиках против закона, которых по воле царя выгнали из Питера.

— Говорить с такими — бога и начальство гневить, — внушительно закончил он.

Рабочие депо были в большинстве своем вчерашними крестьянами, нуждой загнанными на производство. Слова мастера произвели на них большое впечатление, и первое время они настороженно присматривались к ссыльным, не вступая с ними в разговоры.

Но питерцы красиво и споро работали. Никулычу не удавалось найти никакого изъяна в сделанных ими деталях. Алексей, склонившись у тисков, когда не было близко мастера, так задушевно пел, столько в нем было юношеского задора, что молчание скоро нарушилось.

— Поешь ты, браток, что соловей, — сказал Шохину недели через две сосед его за верстаком, широкоплечий, кудрявый силач с дерзкими серыми глазами.

— Это что! Пустяки, не пение. Мы, бывало, соберемся компанией, свои ребята, вот уж запоем так запоем! — весело ответил Алексей.

Между ними завязался разговор. Сосед назвал себя Григорием Потаповым. Скоро они звали друг друга «Алеша» и «Гриша». Когда в один из дней Шохин сказал, что «жаль, гармошки нет», в разговор вмешался молодой парень, работавший с другой стороны.

— А ты хорошо играть можешь? — спросил он.

— Лучше, чем зубилом, — ловко обрубая кусок металла и лукаво подмигивая, ответил Шохин.

— Завтра на вечеринку к нам придешь? Гармонь у нас есть, да музыкант плохой, — предложил тот же слесарь.

Алеша неожиданно для всех, под собственный свист, прошелся в присядке посредине цеха. Слесари одобрительно засмеялись.

— Коль позовете, обязательно приду! Дело молодое, и поиграть и поплясать охота, — сказал Алексей, возвращаясь к тискам.

— Приходи, обязательно приходи! — закричали сразу несколько человек из молодежи.

Пожилые слесари оглядывали Шохина с любопытством, некоторые доброжелательно улыбались. «Хорош парень! Какой он бунтарь! Юнец совсем», — думали они.

Когда друзья пришли с работы в свою комнатушку, снятую ими у вдовы в железнодорожном поселке, Антоныч за ужином говорил Алеше:

— Твоя задача — приучить к себе молодежь. Ходи на вечеринки, только смотри, возле девушек не очень крутись — ревность у парней вызовешь. Учи петь, плясать, отвлекай от пьянства, рассказывай о нашем Путиловском заводе, рабочей дружбе, но запретных вопросов не касайся — еще рано…

Вскоре на выселках ни одна вечеринка не обходилась без питерского гармониста. Подружился он и с Григорием Потаповым, хотя тот был семейным и имел двух детей. Потапов начал дружелюбно разговаривать и с Антонычем. Но большинство из пожилых рабочих все еще держались выжидательно.

Прошло месяца четыре. Однажды сосед Федулова, слесарь Мухин, мучаясь со сложной деталью, начал сквозь зубы ругаться. Федулов подошел к нему. Понаблюдав с минуту, он предложил:

— Дай-ка помогу!

Тот, обрадованно глянув на него, без слова уступил место возле своих тисков. Антоныч осмотрел деталь, зажал ее в тиски другим концом и стал быстро обрабатывать. Слесари сначала наблюдали за ним издали, а затем подтянулись ближе. Когда, закончив, Антоныч вынул деталь из тисков, вокруг него стояло человек двадцать. Он улыбнулся и подал деталь рядом стоявшему.

— Спасибо тебе! Замучился с проклятой, — от души поблагодарил Мухин.

— Не за что, Федот Гаврилович, — ответил дружески Федулов.

— Ишь ты! Муху по имени, отчеству назвал, — перебил его седоусый слесарь. — А тебя-то как зовут?

— Товарищи на заводе Антонычем звали, — Федулов прищурил темные с желтинкой глаза в ласковой усмешке.

Слесари зашевелились, но из-за угла вывернулся Никулыч и заорал:

— Чего базар устроили?

— Антоныч показал мне, как эту загогулину делать. Не ладилась она у меня, — угрюмо бормотнул Мухин, досадуя на то, что мастер не дал поговорить. Остальные молча разошлись по своим местам.

Мастер, осмотрев деталь, раздраженно бросил ее возле тисков — придраться не к чему. Подозрительно глянув из-под припухших век на спокойно стоявшего питерца, он пошел в другой конец цеха.

С этого дня слесари перестали чуждаться ссыльных. Они часто просили у Антоныча совета по работе и не прочь были поговорить с ним о жизни. С помощью Потапова Антоныч знакомился с рабочими токарного и литейного цехов. А летом Алеша стал зачинщиком походов на Ишим, озеро Пестрое. Там ловили рыбу, купались, играли в лапту, потом, улегшись кружком на зеленой траве, слушали рассказы о питерских рабочих.