Татьяна Назарова - Первые шаги

— В вас не любовь, а каприз говорит. Вы никого не любите, кроме себя. Я вам не нужен был, пока зависел от вас. Теперь, когда Даша дала мне счастье, вы хотите все разрушить, — говорил он отрывисто, больше для себя, чем для нее, медленно отступая.

Калерия продолжала стоять на коленях, прижимая к груди руки и откинув голову, слушала его молча, не спуская с него глаз, полных мольбы.

— Не приставайте больше ко мне! — кинул Сергей и, резко повернувшись, пошел, чувствуя, что какая-то сила тянет его назад, к оскорбленной им женщине…

— А где же Калерию Владимировну потеряли? — спрашивали дамы со скрытым ехидством.

— Ищет грибы, а меня прогнали: говорят, что я только мешаю им. — И Сергей включился в непринужденный разговор.

Калерия Владимировна вернулась последней и принесла… огромный мухомор. Во время обеда гости подшучивали над неудачливой сборщицей. Калерия была бледна, но насмешки отражала с обычным для нее остроумием.

«Актриса! А я чуть не поверил…» — подумал Сергей.

Но он ошибался. Калерия собрала все силы, чтобы скрыть отчаяние.

Когда возвращались домой, Сидор Карпыч спросил:

— Что ты сегодня такая бледная?

— Не знаю! Голова немного болит. Возможно, от лесного воздуха, я ведь редко бываю в лесу, — спокойно ответила она и добавила: — А вообще было весело! Ты не находишь?

Сидор Карпыч смолчал. Ему теперь нигде веселья нет. Этому надо положить конец, он любой ценой узнает всю правду.

«С Сергеем у ней сейчас ничего не выходит, тот сам не хочет, — Савин горько усмехнулся. — Сейчас? А что раньше было? А с Коломейцевым? Может, на меня уже давно пальцами показывают, когда по городу проезжаю…»

— Что с тобой? — спросила жена.

— Ничего. С непривычки голова болит, — саркастически протянул Сидор Карпыч.

Калерия уже его не слушала. Она вновь и вновь переживала сцену в лесу.

Супруги молча доехали до дому и разошлись по своим половинам.

Запершись в кабинете, Сидор Карпыч пил в одиночестве коньяк, мрачнея с каждой стопкой. Кому поручить выяснение — правду ли болтают люди?

Десять лет прожил он с женой, любил ее и верил ей. Калерия умела придать блеск их дому, и муж гордился ею.

Он видел, что мужчины, посещающие их дом, ухаживают за его женой, но считал, что Калечка лишь развлекается общим поклонением…

Сережку она взяла в дом, когда ему было семнадцать лет, и сразу обратила в забаву. Тот, подрастая, старался угождать ей, помнил, что идти некуда. Сам он считал Сергея балбесом, поэтому и в зятья к Разгуляеву сунул, а вон что из него вышло.

«Видно, не глуп, хитер этот прощелыга, льнет к нему Калерия, а он отталкивает, перед тестем добрится. А когда у него в доме жил, тогда что было? Харя-то — хоть портреты пиши! — Сидор Карпыч скрипел зубами, все более хмелея. Иногда он думал: — А может, дурит? Может, ничего нет и не было». Но вспоминались взгляды жены на Сергея, ее бледность после прогулки, и рука сама тянулась к бутылке с коньяком, а сквозь стиснутые зубы вырывались нелестные эпитеты по собственному адресу:

— Дурак! Олух царя небесного! Колпак!

Свалившись на широкий диван, Сидор Карпыч бормотал:

— Всю подноготную узнаю! От меня не скроешься!

— Мне, мама, уже четырнадцать стукнуло. Четыре года я проучился, пора самому хлеб зарабатывать да тебе помогать, — стараясь басить, говорил Катерине старший сын Александр.

Не по годам рослый, широкоплечий, он отрастил себе чуб, какой носил отец, и казался не мальчиком, а юношей. Мать, вытирая руки фартуком, смотрела на него с задумчивой улыбкой.

— Тебе от этой проклятой стирки все руки покорежило, — продолжал Саша. — Станем двое работать, одного Мишку легко прокормим. Его и дальше учить можно.

— Ну, и где же ты работать собираешься? Ноне не так легко устроиться, а уж на кожзаводы я тебя не пущу, — сказала решительно Катя.

— Я сам туда не пойду. Буду, как папа, слесарем в депо…

Мать хотела перебить его, но он скороговоркой закончил:

— Дядя Иван учеником берет. Через год подручным стану, а там и мастером.

Потапова глубоко задумалась. Не того они с Гришей хотели своим сыновьям… Она тяжело вздохнула, вспомнив прошлое.

Как радовалась она тогда, думала — вот-вот и революция придет, по-другому развернется жизнь… Даже без мужа первые годы Катя верила этому, старалась заменить его, а сейчас… Придавили всех, слово сказать нельзя, женщины даже обегают ее.

А Гриша с Федотом в вологодской глухомани мучаются. Разогнали их по разным местам. И Алеша ведь там, а увидеться не могут…

— Подожди! А Стенька как же? Им еще труднее. Нельзя товарища забывать, — быстро заговорила Катерина, будто проснувшись от тяжелого сна.

Пухлые губы Сашки растянула улыбка, взгляд серых глаз стал хитрым. Раз про Стеньку спросила, значит согласна.

— Поди, мы с ним кореши, — солидно произнес он. — У дяди Савелия будет учиться Стенька, и тиски наши рядом. А ты как думала?

Младший, Мишка, худенький, вытянувшийся, как тростинка, вертелся тут же, прислушиваясь к разговору старшего брата с матерью. Он понял, что Сашка теперь станет спешить, как когда-то отец, по гудку в депо, а ему придется одному ходить в школу и терпеть насмешки мальчишек за чиненые брюки, невзрачный кожушок. При Сашке не больно лезли — он как двинет! И Стеньки Мухина не будет, а Ванятка малыш, за него самого надо заступаться…

Мысль, что он, Мишка, теперь опора Ванюшки Мухина, мальчика неожиданно развеселила. «Ну и пускай, они будут в депо учиться, а мы с Ванькой в школе. „Рабочие не сдаются“», — подумал он отцовскими словами и с независимым видом пошел к столику, где лежали книги и тетради. Теперь Сашке они не нужны. Он будет по ним учиться, — и Миша начал укладывать все книги, свои и брата, в аккуратные стопки.

Сашка проводил брата взглядом и стал ревниво следить за его руками. Хотел крикнуть, чтобы он не трогал его книг, но, вспомнив, что теперь не школьник, а рабочий, солидно, петушиным баском, сказал:

— Береги, они и на будущий год тебе годятся, — за них ведь деньги плачены.

Мишка не удостоил его ответом. У него всегда книги как новенькие. Вон и Ванюшка по ним учится. Это сам Сашка рвал да чернилами пачкал, а теперь еще ему наставление читает…

Но когда днем мать убежала к Пелагее Мухиной — надо все подготовить для молодых рабочих, завтра в депо пойдут, — братья забились за печку и, забыв об утренних обидах, делились задушевными мыслями.

— Помнишь, папаня тогда сказал: «Помогайте, сыны, матери»? — говорил Саша, обняв брата за худенькие плечи. — Она, мамка, у нас, знаешь, какая. Падать будет, а не пожалуется. Я чуток крепше тебя, да и на два года постарше, мне и надо скорей на работу. Месяца через три дядя Иван по трешке обещает давать. А ты, Миш, по дому помогать будешь, вот мамке и легче станет. Верно?