Татьяна Назарова - Первые шаги

Ольга, прощаясь возле бараков с Топорковым, Исхаком и другими товарищами Андрея, просила:

— Вы заходите к нам почаще, мы с Андрюшей всегда будем рады.

Женщины, разбредаясь по своим клетушкам, говорили:

— Славная какая жена-то у Лескина. Простая…

— Ну, Олюша, как тебе понравились наши шахтеры и их жены? Не скучала ты с ними? — спросил Андрей жену, когда они вернулись домой.

— Хорошие они! — убежденно ответила Ольга.

Андрей засмеялся.

— Всяко бывает. Напьются — так всего можно наслышаться и навидаться. А все же ты права: большинство хорошие, только жизнь-то у них тяжелая, трудно им…

— За это политические и хотят бунтовать, чтобы всем хорошо было жить? — наивно спросила Ольга.

— А ты откуда про политиков узнала? — удивленно спросил Андрей.

Ольга рассказала про подслушанный ею разговор родителей.

— Отец ведь про Топоркова толковал. Его надо предупредить, чтобы осторожнее был, — озабоченно говорила она. Андрей нахмурился.

«Ай да тестюшка! — подумал он гневно и тут же тепло усмехнулся. — А Ольга-то какова…»

Когда Митька, вернувшись с вокзала, доложил хозяину, что Вавилова проводили в Россию, Савин махнул ему рукой, высылая прочь из кабинета.

За несколько часов Сидор Карпыч вновь пережил свою жизнь с Калечкой, начиная с первой встречи. Голубоглазая красавица, она показалась ему сказочным цветком, и он сразу решил ничего не жалеть, лишь бы назвать девушку своей женой.

Давая полицейскому шпику задание выяснить, правдивы ли слухи, купец в глубине души был уверен, что Вавилов докажет ему вздорность сплетен, Калерия по-прежнему любит только его. Он помнил, как охотно целовалась она невестой. «Не из расчета, а по любви идет замуж», — считал он тогда.

«Каля самолюбива, ей хочется поставить на своем, — узнав про сплетни, утешал себя Савин. — Придется поговорить, чтобы была поосторожнее…»

И вдруг эти строчки, написанные рукой жены… Ошеломленный неожиданным ударом, он в первое мгновение понял только одно: мерзавец шпик знает про его позор и может сказать об этом другим… Присущая Сидору Карпычу сметливость подсказала, как можно освободиться от врага.

Когда Вавилов с провожатым исчез из кабинета, страшная боль словно раздавила Савина, он заплакал. Но скоро смолк. Слезы облегчают страдания слабых натур, ему стало от них тяжелее, но слепое бешенство прошло. Гнев стал холодным, расчетливым.

Нахмурившись, читал он дневник жены, на его скулах все время перекатывались желваки.

— Значит, продалась за деньги, совершила выгодную сделку, — злобно выдавил он сквозь зубы, отодвигая прочитанную тетрадку, и встал. — Трехкопеечная дворянка, в моем золоте купалась, моими бриллиантами сверкала и меня же презирала, — со сдержанным бешенством шептал купец, шагая по огромному кабинету. — Что с ней сделать? Выкинуть, дрянь, в одном платьишке? — задал он себе вопрос, опускаясь на диван.

И сейчас же перед ним встало торжествующее лицо Разгуляева, послышался злорадный смех соперников…

«Придется ликвидировать все дела в Петропавловске и немедленно уехать», — подумал было Савин — обиженный муж, но против такого решения восстал Савин — опытный удачливый делец. Отъезд из Степного края — потеря миллионов, без боя Разгуляев с зятем получат их. Савин вскочил и отшвырнул с грохотом стул. Ни за что! Он не уступит им дороги, не позволит смеяться над собой…

«Значит, простить?» Но против этого восстала ревность. Коломейцева он, с помощью Плюхина, тоже вышвырнет из города. Но для нее это не наказание. Калерии нужен Сергей.

Савин не мог ясно определить свое отношение к Сонину. Ненависть смешалась с благодарностью. За то, что Сергей не смеялся над ним, пренебрегал подлой обманщицей, Савин чувствовал к нему благодарность, но понимал — не Коломейцев его соперник, а именно Сонин. Сейчас, страдая от пренебрежения Сергея, она всеми силами избегает встреч с ним и после поездки в Борки, притворяясь больной, совсем не выходит со своей половины.

Долго сидел за столом Сидор Карпыч, решая тяжелый вопрос. Потом встал и, криво усмехаясь больной, вымученной усмешкой, произнес:

— С дорогой покупки хороший купец должен большой барыш взять. Смеяться над собой не позволю, а любовь и на стороне найти можно, мне чужие объедки не нужны…

Выйдя из-за стола, вызвал Митьку и приказал подать рысаков. Из клуба он вернулся домой только к утру, пьяный и по-прежнему раздраженный и злой.

…Калерия Владимировна, побледневшая за неделю затворничества, сидела у туалетного стола в небрежно накинутом кружевном пеньюаре, с распущенными по спине косами. Как и все эти дни, она думала о Сергее. За что же он отшвырнул ее с презрением?..

На стук дверей она не обратила внимания. Зайти без разрешения могла только новенькая горничная Настя. Мужа Калерия с первых же дней замужества приучила без стука к ней не входить.

Но вошел Сидор Карпыч. В пунцовой шелковой рубашке, перетянутой черным крученым поясом, красный от гнева и выпитого коньяка, он выглядел сегодня совсем необычно. Подойдя сзади к жене, он слегка потянул ее за косы. Калерия стремительно оглянулась и вскочила. И приход и вид мужа ее изумили, но еще более рассердили: она вовсе не желала видеть сейчас этого «оперного рязанца».

— Ты что, пьян? — презрительно бросила и отвернулась.

— Ха-ха-ха! Барыня, кажется, изволят гневаться? — с издевательской ухмылкой протянул Сидор Карпыч.

Калерия Владимировна стремительно обернулась к мужу. Так с ней он никогда не смел разговаривать: «Напился, как мужик», — мелькнула мысль.

— Подите отсюда вон! — указывая на дверь, высокомерно предложила она. — Вы забываетесь!

— Я в своем доме, где хочу, там и буду сидеть, — тем же издевательским тоном продолжал Савин, усаживаясь в креслице и чувствуя, что бешенство душит его: здесь, на этой постели, в спальне, куда он не мог входить без стука, валялась она с тем краснобаем…

Калерия протянула руку к колокольчику, чтоб позвонить горничной, но он перехватил колокольчик и швырнул его на постель.

— Давай, любящая моя женушка, поговорим вдвоем. Ты вон, тоскуя о Сережке, который плевать на тебя хочет, не ешь, не пьешь, а я с горя бутылку коньячку раздавил, — заговорил Сидор Карпыч, вставая перед женой.

Бледная как мел, Калерия молча глядела на него широко открытыми глазами. Больнее всего ее хлестнули слова мужа о том, что Сергей «плевать на нее хочет». Неужели Сергею мало было ее унижения и он мужу сказал о том?..

Молчание жены лишило Савина последней выдержки.

— Шлюха! Всю жизнь обманывала…

Вдруг, размахнувшись, он ударил ее ладонью по щеке, и когда Калерия, мертвенно бледная, качнулась, с наслаждением начал хлестать по щекам, не давая упасть, потом, схватив ее за косы, швырнул себе под ноги.