Татьяна Назарова - Первые шаги

— Хорошо живут. Корм есть, вода есть, пастухов хватает, — засмеялся гость. Забористый коньяк начинал на него действовать. — Курдюк жирный, вот какой! — показал он руками величину курдюка.

Митька внес огромное блюдо с дымящейся жирной бараниной. Джаманшалов одобрительно поглядел на хозяина — казахский обычай знает — и не отказался выпить еще стаканчик коньяку. Вслед за Митькой спешил молодец с тазом, кувшином с водой, мыльницей и перекинутым через плечо расшитым полотенцем.

Хозяин и гость не спеша вымыли руки и принялись за баранину, беря руками огромные жирные куски.

— Люблю тебя! Ты умный, наш обычай знаешь. Приезжай ко мне в гости — кумыс пить, молодой жеребенка зарежем, — говорил опьяневший Джаманшалов. — Тебе баранов продам. Разгуляев — джок [1] Нет. .

Когда с бараниной покончили, вошел Дорофеев, а за ним приказчик, несший отрезы парчи, сукна и бархата.

— Мне для тебя ничего не жаль. Твоим бабам подарки вези! — Савин ловко развернул ткани перед гостем.

Джаманшалов был несметно богат, но подарки очень любил. Прищелкивая от удовольствия языком, рассматривал он парчу, бархат…

— Приезжай в гости — лучшего скакуна тебе дарить буду, — обещал он Савину.

— Летом приеду, с женой приеду, — смеясь отвечал тот, похлопывая гостя по широкому плечу. Хотя пил купец не меньше казаха, но был совершенно трезв. — Давай напишем, сколько баранов продашь, — предложил он, оглядываясь на управляющего.

Тот сейчас же пристроился на конце стола, положил перед собой лист гербовой бумаги и приготовился писать.

— Сколько дашь сейчас?

— Много могу. Двадцать, тридцать тысяч могу сразу дать, — заносчиво ответил гость. Узкие глаза его на широком лице превратились в щелочки.

— Тридцать беру, — быстро сказал Савин.

Никита уже писал договор.

— Почем за штуку считать будем?

— Шесть рублей давай, кунак, хорошо будет…

Савин и Дорофеев громко рассмеялись. Такой цены нет! Хороший, жирный баран на базаре четыре-пять рублей стоит.

— Ты мои бараны смотрел? — рассердился Джаманшалов. — Старый баран дам. Курдюк большой. Купец Разгуляев пять рублей давал, я не согласился!

Начался длинный торг. Что бараны у Джаманшалова отборные, Сидор Карпович о том давно знал — его доверенные их не раз смотрели. Можно и по шесть дать, но почему бы не взять дешевле?

Гостя поили сладким, густым чаем, в который Митька незаметно подливал коньяк, умасливали похвалами, хозяин клялся в дружбе и доказывал, что ему Джаманшалов должен баранов уступить по пять рублей.

— Мы с тобой, знаешь, какие дела будем делать! Разгуляев что… Он скоро нам в спину глядеть будет, — говорил, близко наклоняясь к опьяневшему гостю, Савин.

Наконец сделка состоялась: Джаманшалов подписал запродажную и получил десять тысяч — задаток. Хитрый Дорофеев специально писал на гербовом листе, зная, что Джаманшалов договор из-за бумаги будет считать законом.

Савин предвкушал удовольствие видеть сердитое лицо Разгуляева, когда он сообщит в клубе о покупке баранов по пять рублей и о том, что Джаманшалов обязался впредь баранов продавать только ему, Савину. Гостя он проводил до скакунов, возле которых стояло пятеро жигитов — почетная охрана Джаманшалова.

В вишневом суконном платье, отделанном драгоценным венецианским кружевом, с высоко зачесанными в хитроумной прическе пышными золотистыми волосами, Калерия Владимировна сидела в гостиной со своими гостями. Собрался весь цвет петропавловского общества: полковник Шмендорф со своей сухопарой, некрасивой немкой Эмилией Карловной, полицмейстер с женой, толстой, краснощекой бабищей, перенявшей жеманные манеры хозяйки дома, директор мужской высше-начальной школы, начальница женской прогимназии, несколько купчих, благочинный и много других.

Савина первая в городе ввела прием по четвергам. Во время приема молоденькая горничная подавала гостям чай, торт, печенье. Это тоже было ее нововведением. Многим гостям не нравилось держать чашку в руках и пить не из блюдечка, но вслух об этом не говорили. Дворянка, первая богачка, задавала тон.

— Благая мысль пришла вам в голову, уважаемая Калерия Владимировна! — говорил, прихлебывая душистый чай из чашечки тончайшего фарфора, старый, плешивый директор. — Не должны мы забывать про сирых и голодных. Я уверен, что все дамы нашего города примут участие в вашем начинании…

— А как же! По крайней мере новые наряды покажут, — насмешливо пробасил полковник. Он любил похвастаться свободомыслием и всегда говорил наперекор, иронизирующим тоном.

— Ганс Вильгельмович любит поспорить на словах, а на деле первый помощник будет, — пропела начальница прогимназии, молодящаяся дама лет сорока. — Конечно, духовой оркестр вы нам предоставите?

— Не смею отказать прекрасному полу! — поклонился ей Шмендорф.

— Можно будет организовать киоски с шампанским… — начала хозяйка.

— А на закуску — поцелуи красавиц! Катеринки никто не пожалеет, — с замаслившимся взглядом перебил ее полицмейстер. — В первую очередь вам, Калерия Владимировна, придется шампанским торговать…

— Тогда наш почтенный Семен Данилович от киоска не отойдет — съязвил Шмендорф.

Все засмеялись, за исключением жены Разгуляева Секлетеи Наумовны и немки, наградившей супруга кислым взглядом.

— Мысль недурна! — поддержала полицмейстерша. — Красивых дам и барышень в городе много. Ради сирот можно пожертвовать и поцелуй.

— Надеемся, что почтеннейший хозяин дома будет щедр по обыкновению, — важно и внушительно произнес благочинный, до сих пор сидевший молча в углу дивана.

— Не отстанет от него и мой супруг, — с вызовом бросила Разгуляева, перестав шептаться со своей соседкой.

— Семен Данилович тоже столп веры, — столь же внушительно ответил ей благочинный.

Теперь в разговоре приняли участие все гости. Благотворительный бал, сбор от которого пойдет в пользу воспитанников сиротского дома, всех заинтересовал как очередное развлечение.

Выбрали организационный комитет, в который вошли все уважаемые дамы города. Распределили обязанности между гостями-мужчинами. Наметили число киосков и продавщиц — всех красивых городских дам. Полковник, кроме оркестра, обещал привезти на бал танцоров — офицеров полка. После бала решили сделать ужин для устроителей и почетных гостей.

— Обидно одно, — говорил, прощаясь с хозяйкой, городской голова, — лучшие люди города заботятся, чтобы помочь бедноте, а бунтари разные приезжают да их же кровососами называют.

— Ничего! С такими мы справимся, — бодро откликнулся полицмейстер, разговаривавший о чем-то с полковником. — Выловим всех…

— Плохо ловите! — сквозь зубы процедил Шмендорф.