Татьяна Назарова - Первые шаги

— Замучили тебя, мама! А ты не больно трясись над ней, побереги руки-то…

Евдоха рассердилась на дочь.

— Ты что мне голову морочишь опять? — закричала она громко. — Тю на тебя! Да я только жизнь узнала, как Аксюта пришла. А Танечку никому и тронуть не дам, сама вынянчу…

— Да тише, мама! — испугалась Галька. — Коль тебе хорошо, так мне больше ничего и не надо. Девчушка славная, вся в нашу породу…

Евдоха смолкла, но раз и навсегда решила, что от Гальки Таню надо беречь — еще сглазит. Когда вечером, после ухода гостей, Кирилл спросил у матери, что ей говорила Галька, Евдоха ничего не скрыла и долго про себя бубнила, качая ребенка на руках:

— О то ж мне, злыдня!

— Ой, мама и избалует Танюшу! — говорила Аксюта мужу. — С рук не спускает.

Горячая любовь свекрови к Тане покорила Аксюту. В семье Железновых настал прочный мир.

…Не то было у Мурашевых. Сопротивление Натальи, молчаливое и мягкое, разжигало Петра Андреевича, а не отталкивало. Он считал, что только страх перед окружающими заставляет красивую сноху увертываться от него. Петр Андреевич стал груб, раздражителен с семейными, никто ему не мог угодить.

Наконец начетчик придумал как уломать упрямицу. С утра он начал ругать Демьяна за то, что будто бы долго возится тот с уборкой дальнего клина на арендованной земле. До него было верст десять.

— Сейчас поеду туда, батюшка, — ответил сын.

— Сам съезжу, — ответил отец. — Наталья, приготовь несколько кусков, попутно в аул заедем. Пора тебе привыкать к торговле с киргизцами. Акиму, да и мне времени нет, — приказал он старшей снохе, не глядя на нее.

Наталья стала белее стены. Даже Демьян заметил перемену в лице жены старшего брата и пристально посмотрел на отца.

«Чтой-то с ней? Уж нет ли худа?» — подумал он.

— Может, Илюшку возьмете? Пусть привыкает, — предложил Демьян отцу. Илюшке, старшему сыну Акима, шел одиннадцатый год.

— Рано еще привыкать-то ему. В городе вперед в школе учиться будет, а потом и к торговле приучим, — ответил отец и пошел из комнаты.

Наталья, пошатываясь, ушла к себе.

«Теперь конец! — думала она. — Либо отказаться ехать, значит прямо сказать ему все, погрозить Акимом — и прощай город. Может, еще женится свекор-то… — мелькнула у нее мысль. — Тогда и вовсе шиш достанется. Либо ехать и знать, зачем… Страшно и стыдно!»

Ничего не решив, Наталья пошла в лавку, отложила несколько цветастых кусков. «А может, я уговорю его, греха побоится», — размышляла она.

— Готово? — крикнул свекор, подъехав на пролетке к дверям лавки.

— Я уговорю его, — обманывая себя, шептала Наталья и, взяв куски сатина, пошла к двери.

…Вернулись домой вечером. Петр Андреевич, сидя за ужином, рассказывал сыну:

— Пробрал их хорошенько — сразу зашевелились. А вот, — он засмеялся, — с киргизцами-то наша Наталья Михайловна совсем торговать не умеет, учить придется…

Наталья только улыбалась, как будто в гостях сидела. «Сама поехала. Если узнает Аким, убьет обоих. Скрывать надо», — решила она дорогой.

«Чтой-то вдруг больно развеселился отец?» — недоумевал Демьян.

В день ареста Григория, Федота и Семина рабочие депо, отработав восемь часов, ушли, не слушая уговоров цеховых мастеров. Они хотели таким образом установить восьмичасовой день — это было основным требованием забастовщиков.

На совещании, проведенном в тот же день вечером, Антоныч говорил, что такая половинчатая забастовка ничего не даст, разве что увеличит число арестованных, но Вавилов и Белоконь настаивали на ее продолжении.

После ухода Вавилова с городскими товарищами и Белоконя Федулов сказал:

— Боюсь, что это уловка одного и недомыслие других. Трех большевиков арестовали, но нас с Алешей товарищи закрыли собой. А Константин, по-моему, не против, чтобы мы с тобой, Алеша, оказались рядом с Григорием.

— Зачем ему? — спросил хмуро Степаныч.

— Ну, хотя бы затем, чтобы оменьшевичить всю подпольную организацию, а возможно и хуже.

— Ты, Антоныч, по-прежнему подозреваешь Константина? После того разговора я за ним все время наблюдаю — ничего не заметил, — возразил Алексей.

Федулов покачал головой.

— Враг может быть очень хитрым. Во всяком случае, завтра не спеши вперед других к выходу, — приказал он. — Будем настороже, и если нас заберут, то помни, Степаныч: это будет его дело.

Разошлись все хмурые. Забастовка явно потерпела поражение. Четверо сидят под арестом, а тут еще подозрение Антоныча… Вавилов последнее время работал активно, меньшевистских речей не повторял, но слишком велик был авторитет старого слесаря, и его слова взволновали и насторожили членов комитета.

Алексей прямо с совещания пошел к Кате Потаповой — узнать, как она там с ребятами.

В домике Потапова светился слабенький огонек коптилки. Когда Алексей вошел в кухню, Катя сидела с какой-то починкой в руках, а ребята лепились возле огонька с книгами — готовили уроки.

— Добрый вечер, Екатерина Максимовна! Здорово, богатыри! Как дела? — подходя к столу, бодро заговорил Шохин.

— Дядя Алеша! — кинулся к нему младший. — А папа скоро вернется?

У Алексея сразу заныло сердце. Что может ответить он малышу? Когда вернется и вернется ли Гриша, кто может из них знать! «Если провокатор не выдал их, то вернется», — неожиданно для себя подумал он. Миша, не спуская с него глаз, ждал ответа; искоса поглядывал и старший брат.

— Не знаю, Мишенька! — чистосердечно признался Алексей. — Мне ваш отец рассказывал, что вы знаете про то, как борются рабочие, и даже умеете об этом молчать. Так вот, я вам скажу, что папа ваш хороший борец, а сейчас попал в плен к врагам. Когда ему удастся освободиться из этого плена, неизвестно. Но вы ведь сильные ребята, плакать не будете?

— Нет! Нет! — сразу ответили Саша и Миша, но у Миши слезами заволокло глаза.

Мать поглядела на них и, подавляя вздох, улыбнулась.

— Они вон говорят, что как подрастут, так всех полицейских побьют, — сказала она.

— Что ж, до тех пор, когда они на наше место встанут, это будет правдой, а может быть, им уже и драться не с кем будет, до них врагов разобьем, — серьезно и задумчиво произнес Шохин. — Только помните ребята: об этом говорить никому нельзя.

Братья закивали головами.

— Вам, Екатерина Максимовна, может, чем помочь надо, пока Гриши нет?

— Спасибо, Алеша! Пока ни в чем нужды нет. А уж если… — Она не договорила, но Алексей понял ее. — Тогда работать начну, белье стирать буду, ребята большие, помогут мне. Вот Федотовой жене сейчас помочь надо, к ней сходите.

— К ней и к Семиной товарищи уже пошли, — сообщил Шохин.

Катя ласково посмотрела на него. «Хорошо, что товарищи про семьи арестованных не забывают», — говорил ее взгляд. Алексей посидел еще минут двадцать, послушал чтение Гришиных сыновей, задушевно поговорил с его женой и встал, собираясь уходить.