Иван Петров - Второй эшелон. След войны

«Проект строевого устава страдает многословием в командах. Допускает развертывание взвода в цепь только из походной колонны и только в направлении движения».

«В наставлении по стрелковому делу не точно указано, когда именно пулеметчик поднимает прицельную планку».

«В дисциплинарном уставе статья о применении силы или оружия занимает больше страницы, а содержание ее можно изложить двумя-тремя фразами».

Руководство требовало отзывов и поправок на проекты уставов, и такие посылались вместе с протоколами совещаний командно-преподавательского состава по их изучению.

В коллективе учебного отдела рождались все новые и новые предложения, как улучшить и ускорить усвоение курсантами программы обучения. Это, конечно, радовало Быстрова, лед тронулся, но тревожило — не впасть бы в заблуждение. Во избежание ошибочных толкований, каждое стоящее внимания новое предложение, как, впрочем, и каждое занятие по новой теме, проверялось проведением показного занятия, с привлечением всех преподавателей цикла, и только после такой проверки разработка становилась обязательной для всех преподавателей по данной теме.

По мере продвижения фронта на запад сокращалась численность курсантов. А когда в пороховом дыму начали вырисовываться контуры победы, училище перешло на трехгодичный срок обучения — уже офицеров для армии мирных дней.

Из райвоенкоматов поступала зеленая молодежь со средним образованием, с фронтов — тоже молодежь 19–20 лет, но с боевым опытом. Приемные комиссии не торопились, внимательно изучали каждого курсанта, взвешивали все «за» и «против».

Курсанты с фронтовым опытом справедливо признавались самой сильной, но и самой трудоемкой частью обучаемых. Что касается зеленой молодежи, то до ее понимания достаточно было довести обязательность уставных норм, а молодежь с фронтов, по существу не видевшую мирных дней, смутно представлявшую себе жизнь вне порохового дыма и взрывов, — надо было уметь убеждать, и не уговариванием — оно исключалось, а разъяснением и непреклонной, но не оскорбляющей человеческого достоинства требовательностью.

На всю жизнь Быстрову запомнилось прибытие с фронтов первой партии кандидатов в курсанты.

Поезд опаздывал, и он, уезжая со станции, оставил дежурного офицера с задачей временно разместить пополнение в учебный корпус и немедля сообщить ему об этом.

Ночью, когда Быстров еще только подходил к учебному корпусу, его озадачил шум и треск в классах, с таким трудом созданных и строго оберегаемых. Он буквально онемел, открыв дверь в класс огневой подготовки. В помещении, где никогда не курили, полно дыму, едкого, фронтового, хоть топор вешай. К счастью, топора не оказалось, и это спасло от полного уничтожения часть стульев и зимних рам, которые будущие курсанты так деловито ломали на дрова.

— Остановитесь! Что вы делаете?

— А что, товарищ полковник? Мы дрова заготавливаем…

— Какие же это дрова?

— Подумаешь, оконные рамы! Мы в окопах пианинами обогревались.

Что тут скажешь? Это издержки войны, ее невидимые потери. И учить этих людей, думал Быстров, будет чрезвычайно трудно. Нет ничего более трудоемкого, чем переучить неправильно обученного, тем более, если неверный прием подсказан молодому солдату смелым и мужественным, дорогим солдатскому сердцу командиром и в чем-то единичном имел успех.

Молодой солдат на ступеньках становления в войне стремится подражать командиру во всем, до мельчайших подробностей. Но в этом подражании ограничивается зачастую внешними признаками, не проникая в потаенный духовный мир кумира, что нередко задерживает собственное возмужание солдата. Это тоже, конечно, одна из издержек фронтового быта.

Подойдешь к курсанту, а он тщетно пытается закрутить в лихой ус светлый пушок над верхней губой.

— Как фамилия вашего ротного на фронте?

— Румянцев был, товарищ полковник.

— Это тот, усатый?

— Он самый, старший лейтенант Румянцев, — с гордостью восклицает паренек. — Вы, товарищ полковник, его тоже знали?

— Не так чтоб очень, но, кажется, встречал.

Новые трудности в обучении и воспитании курсантов не были тайной, и командиры подразделений, и преподаватели учебного отдела по вечерам беседовали, обменивались впечатлениями о проведенных в течение дня занятиях, обсуждали отношение к учебе курсантов, особенно с фронтовым опытом. Именовали эти вечера беседами по методике. Назвать их хотя бы начальными поисками в области военной психологии Быстров не решался, и кто бы такое плаванье в потемках одобрил? Методика обучения — да, это забота учебного отдела, пускай ищут!

Если в ходе собеседования обнаруживалось что-то стоящее, нужное в дальнейшем, такие даже небольшие находки протоколировались, например:

«В обучении курсантов необходимо еще более терпеливо и настойчиво добиваться превращения в сознании каждого курсанта жестких уставных норм и строгого училищного порядка в элементы внутреннего управления и сдерживания, и в этом большую роль, чем прежде, должны играть преподаватели учебного отдела».

Собеседования приносили пользу. Командиры подразделений и преподаватели учебного отдела стали более строго и осмысленно относиться к своей работе, более вдумчиво и уважительно — к обучаемым, и учебный процесс стал более зрелым.

Начались двухмесячные командировки на фронт преподавателей тактики — молодых, имевших законченное высшее или среднее образование и военную подготовку в объеме полного курса пехотных училищ, методически зрелых и хорошо зарекомендовавших себя в училище.

В письмах с фронта или по возвращении командированные докладывали:

«Мы благодарны училищу. Фронт оказался именно таким, каким мы его представляли по командирским занятиям. Ничего неожиданного, и наши знания пересмотра не требуют».

«Оберегают нас, не пускают в бой. Говорят, предупреждены — сберечь! Неловко стало, поспорил, и уже две недели как командую батальоном, но кадровый командир всегда рядом».

«Целеуказание и постановка задачи артиллерии упрощены и ограничиваются двумя словами: „Давай огня!“ Все за комбата делают артиллерийские наблюдатели, идущие вместе с пехотой».

Но были и серьезные размышления:

«Складывается впечатление, что той старой пехоты, тем более как главного рода войск, уже не существует, и будет ли еще когда-либо? Только очень небольшие задачи под силу пехоте в этой войне, и ее участие даже в крупных сражениях уже не является решающим. Пехотные подразделения в бою и на марше связаны с танками, бронетранспортерами, и возможно, складывается новый род войск — пехота на машинах на марше, а в бою — с танками».

Письма, поступавшие с фронта, как и доклады командированных на фронт по их возвращении, серьезно обсуждались, оценивались и по ним принимались решения, в том числе и такие: