Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.2 Иван Иванович

— У нас, в наслеге, замораживали раньше квашеное молоко в ящиках, слепленных из коровьего навоза, — рассказывала она Елене Денисовне. — А изнутри, для чистоты, их обкладывали снегом и обливали на морозе водой.

Часто вспоминая свою прежнюю жизнь и сравнивая ее с настоящей, девушка чувствовала себя еще счастливее.

Такая, счастливая, она и появилась в больнице в тусклое зимнее утро и, едва переступив порог, сразу ощутила присутствие Ивана Ивановича, хотя сама не смогла бы объяснить, как догадалась об этом. Забежав на минуту в его кабинет, она нашла явные признаки того, что доктор здесь и, похоже, провел в больнице всю ночь. Но разве есть больные, состояние которых этого требовало? Варвара стояла посреди комнаты. Мысль ее работала напряженно. Она могла бы назвать наперечет всех больных хирургического отделения, знала их положение, характеры, помнила назначения врачей — память у нее была редкостная.

Именно сегодня Иван Иванович мог спокойно спать дома, а ночевал здесь. Окурки в пепельнице… Так сминал мундштуки папирос только он. По их количеству можно определить, сколько времени главный хирург пробыл тут, почему-то он долго стоял у окна, чертя чем-то острым по замерзшему стеклу: бороздки едва затянуты новым морозным узором.

В юртах якутов далекого Ягонусского наслега, где родилась Варвара, и у колхозников Чажмы совсем недавно появились оконные стекла… Раньше в окна юрт зимой вставлялись льдины.

Крест-накрест прочерчены две резкие линии, и еще раз крест-накрест. Выше знак вопроса и опять крест. Варвара смотрела упорно. Ей не было стыдно за попытку проникнуть в чужую тайну. Разве тайна дорогого человека — чужая тайна? И если у него болит Душа, если он огорчен и взволнован, то разве не хочется взять на себя хотя бы часть его огорчений?

— Что означает крест по-русски? — спросила Варвара в разгаре рабочего дня у Елены Денисовны. — Когда не молятся, а просто так…

— Какой крест, Варюша? — переспросила та, останавливаясь на бегу с мензуркой и пузырьками в руках.

— Вот такой… раз, раз…

— Не знаю, право… — сказала акушерка задумчиво. — Это уж не крест, а крестовина получается.

— Кресто-овина? А что она обозначает?

— Да вовсе ничего не обозначает. Столы делаются на крестовинах, елки ставятся…

— Елки? Нет, это не то!

— Я послезавтра уезжаю, Варюша, — сказал Иван Иванович.

У Варвары от неожиданности в глазах потемнело, и она чуть не выпустила из рук подносик с инструментом.

— Куда?..

— В тайгу, лечить охотников.

— А курсы?

— На курсах пока займется Гусев.

— Пока? — Варвара радостно встрепенулась, щипцы, зажимы, ножницы согласно с ее движением столкнулись на подносе, что-то упало и зазвенело.

Больного уже унесли в палату, и в операционной наводили порядок, однако с инструментом всегда нужно обращаться бережно. Будь это во время операции, каким грозным взглядом посмотрел бы Иван Иванович из-под своей белой шапочки! Но и теперь кровь прилила к щекам Варвары, и девушка, бесшумно водворив на место то, что держала в руках, торопливо наклонилась поднять оброненное. Это был любимый скальпель Ивана Ивановича.

— Уронила… — в замешательстве промолвила Варвара и сконфузилась еще больше.

Аржанов смотрел на нее, но, по-видимому, не заметил ни ее оплошности, ни смущения — печальная растерянность выражалась во всем его облике. Он уезжал по важному делу, и потому уезжал, что был лишний, его выживали, вытесняли из дома. Он страдал, а Варя ничем не могла помочь ему и вдруг почувствовала себя тем бурундучком, которому когда-то мальчишки прищемили хвост, и такие же крупные горошины-слезы навернулись на ее глазах. Она нагнулась, словно высматривала еще что-то на полу, потом выпрямилась, продолжая держать скальпель в руке, и робко спросила:

— Значит, вы вернетесь к нам обратно?

— Да, вернусь.

— С кем же вы поедете?..

— Возьму Никиту Бурцева.

— Возьмите меня! Чем лучше Никита? Я буду помогать при операциях и готовить вам стану… Елена Денисовна научила меня. Пожалуйста! — попросила Варвара, с горячей мольбой глядя на Ивана Ивановича.

— Нет, Варюша, я уже договорился с Никитой. Он приехал на курсы из тех мест, знает дорогу, будет проводником и сможет заменять каюра [1] Каюр — погонщик собак или оленей, запряженных в нарты. (Здесь и далее примечания автора.). . Ловкий, славный парень. Я стану заниматься с ним попутно, чтобы у него не пропало время: из тайги он вернется заправским фельдшером.

— Я тоже отличный каюр, — упрямо настаивала Варвара. — Могу управлять нартой самых бешеных оленей, когда они запрягаются в первый раз осенью… Они дичают на вольных летних пастбищах и рвутся из упряжки, как ветер. А быть проводником?.. Ведь с вами поедут местные каюры, они не отпустят вас вдвоем с Никитой! Надо же ставить палатку, заготовить дрова, собирать утром оленей?

— Мы поедем на перекладных.

— Ну вот, я об этом и говорю! Возьмите меня! Если вам скучно покажется в тайге, я стану петь песни и играть на хомусе! [2] Хомус — якутский музыкальный инструмент.

— Ох, Варя! Какой ты еще ребенок! — И впервые за весь день улыбка тронула лицо Ивана Ивановича… — Ты знаешь, что могут тогда сказать про нас?

— Пусть!

— Нет, так нельзя. Я… Ведь у меня… — Доктор неловко усмехнулся углом рта. — Ведь я женатый человек, — договорил он с явным принуждением.

— А-а! — Варвара машинально провела скальпелем по краю ослепительно-белого крашеного стола: раз-раз, крест-накрест…

Нежная тень ресниц легла на ее пылающие щеки. Еще раз-раз, крест-накрест. Именно на это возражение Аржанова она могла бы ответить наиболее ясно, убедительно, но и жестоко. Она не могла быть жестокой с ним и потому молчала.

— Так-то, Варюша, — сказал Иван Иванович, чуть помедлив. — А скальпель портить не надо и стол тоже… Они нам еще пригодятся.

Игорь Коробицын вытер руки тонким платком и, рассеянно сунув его в карман блузы, прислушался к пробному ходу новой мельницы. Огромный барабан-жернов двинулся с шелковым шелестом — пошел без задиринки, потом в него потекла порода, и грохот дробления слился с общим шумом остальных мельниц — на флотационной фабрике устанавливали дополнительное оборудование. Игорь кивнул одобрительно слесарям и начал насвистывать новый веселенький фокстрот, причем лицо его сохраняло задумчивое, слушающее выражение.

— Хорошо! — одобрил и Тавров, наблюдая мощное движение ожившей машины. — Когда рудник даст повышенную добычу руды, мы встретим ее во всеоружии.

— Теперь вам сам черт не брат! — пробормотал Игорь; большие глаза его, такие ласковые в присутствии женщин, смотрели холодно. — Можно сказать, оторвали!