Влас Иванов-Паймен - Мост

— Ты печешься только о революции, а мне приходится беспокоиться и по поводу контрреволюции. В селе ни одного куштана не осталось. Девятеро исчезло враз. Ведь от тех, кого увели тогда озоруя красноармейцы, пи слуху ни духу.

— Нашел о ком горевать, — засмеялся Захар. — Можно подумать — от того, что богачи бросили все и ушли, село много потеряло?

— То-то же горе, — Микки покрутил головой. — Сами кулаки ушли, а семьи-то остались. Вот они меня и одолевают.

Захар уже больше не смеялся, призадумался.

— И верно. Тоже, брат, забота для тебя, — сказал он после некоторого молчания. — Я сам, по правде говоря, совсем и забыл о них. А надо помнить. Что ни говори, а бабы их и дети — из нашего села, граждане Чулзирмы. Ладно, вот осмотрюсь немного и съезжу в город, узнаю, куда подевались куштаны.

— Не обязательно ехать самому. Хорошо будет, если напишешь бумагу, — вздохнул Микки.

Захар не успел послать бумагу.

Перед тем как перевезти сруб, Захар ходил по селу — выбирал место. За амбарами на пригорке начннались гумна. Между гумнами и обрывистым берегом реки Каменки рос мелкий кустарник. Прежде никто и не думал селиться здесь. В позапрошлом году показал пример Семен. В прошлом году неподалеку выросли еще три избы.

Рядом с Семеном поселился Летчик-Кирюк. Красавица Падали словно канатом привязала к себе самлейского чуваша. Легкомысленный, непривычный к труду человек начал было в поте лица работать…

Теперь Надали опять осталась одна с двумя ребятишками — дочкой от первого брака и с недавно родившимся сыном. Скрывавшийся от мобилизации на царскую военную службу Кирюк в Красную Армию пошел служить охотно.

По соседству с двором Семена, ближе к селу, на берегу Каменки, пустовал довольно обширный клок земли. Не очень-то удобный участок браковали все. Высокий берег круто спускался к реке, за водой надо было бы ходить в обход более пологой дорогой.

Захар, высматривая место, где бы устроиться, остановился у пустыря, задумался.

— Атте! — вдруг услышал он голос, несомненно принадлежащий молодой женщине.

Удивленный Захар оглянулся, всмотрелся и узнал — это ведь красавица Надали! На первую ее свадьбу он был приглашен как посаженый отец. «Погляди-ка на нее, — окликает, как родная дочь».

— Твоего второго мужа — Летчика мне довелось увидеть мимоходом дважды, — сказал Захар, не зная, с чего начать разговор. — Ну как, сбросил он свои крылья? — пошутил он.

— Заставила, — засмеялась в ответ на шутку Надали. — Друг другу очень мы пришлись по душе, — сказала она уже серьезно. — Как только вернется из армии, я уж оттреплю его за волосы… Однажды как-то ему попало за трюмо.

Узнав о том, за какое «трюмо» всыпала Кирюку молодая супруга, Захар долго хохотал.

— А теперь почему ты им недовольна? — спросил он после нового взрыва смеха.

Захар невольно любовался стройной и привлекательной молодой женщиной. Недаром на свадьбе он тогда сказал, что в Чулзирме нет девушки красивей Надали. Так подумал он и сейчас.

— Обманул меня чертов Летчик, — притворно сердясь, проговорила Надали. — Сына не тем именем нарек. Я хотела, чтобы звали его Хведером. А он обманул, записал его Львом. Полгода, качая младенца, все называла Хведером да Хведером. А в прошлый раз услышал Шатра Микки — и говорит: «Надали, да он же у тебя не Хведер, а Лев»… Да провались ты сквозь землю.

Захара снова разобрал хохот.

— За это не ругать мужа надо, а благодарить да расцеловать, — смеясь, вымолвил он. — Очень хорошее имя. У русских знаменитый человек носил имя Лев. Лев Толстой. Писатель. После его смерти горевал весь народ.

— Русским, может, это и подходит, а нам такое имя ни к чему. Если бы фамилия была хоть другая, может, и ругаться не стоило. А то ведь получается Лев Мамонтов, будто детеныш мамонта — лев…

«Лев Мамонтов! Славно звучит. Для меня красиво, а для нее — непривычно. Пока еще для нее непривычно, но уже разбудила революция темное чувашское селение в заброшенном медвежьем углу. Даже «летчики» приносят новые веяния, сами того не понимая. Новые люди в селе. Это ведь тоже дух времени, дух саманы. Надали говорит — «оттреплю за волосы», однако сама почти уж свыклась с непривычным именем, ворчит любовно. Нарочно надулась, а сама готова расплыться в улыбке».

— То, что русскому идет, подойдет и чувашу, Надали, — сказал Захар. — Пока будет подрастать твой сын, имя Лев и среди чувашей станет обычным. Кирюк, наверное, хотел, чтобы он рос сильным и смелым, как лев. Не брани мужа! Ои скоро сам вернется из Красной Армии героем.

Надали, всегда готовая пошутить и посмеяться, вдруг прослезилась.

— Спасибо тебе, атте, за добрые слова, — проговорила она, вытирая глаза фартуком. — Ни от кого до этого не слышала о Кирюке доброго слова. Все ругали меня, что приняла в дом Летчика. Только из-за одинокой жизни связалась с бродягой. Сам знаешь, родного отца у меня нет, муж пропал, дочку растить надо — ей уж седьмой год пошел… Некогда было выбирать мужа, да и не из кого… Ты теперь для меня вместо родного. Люди тебя остерегаются, «камуном» называют. А я сказала себе: «Если атте — камун, то нечего бояться камунов». Хорошо бы вы поселились рядом, поставили здесь свой дом, двор бы разбили…

Новые соседи скоро перестали бояться «камунов». В каждом доме нашлась чисто мужская работа. Захар одной солдатке помог сложить печь, другой — вставил стекло, третьей заменил доску на крылечке.

Еще до поездки в Базарную Ивановку за срубом, Захар обнес свой будущий двор оградой из жердей. У самого берега вырыл яму и сколотил над ней крышу, как для скворечника, назвал его по-русски: «нужник». Таких строений до сих пор в селе не возводили.

Лизук и Тарас трудились дни и ночи на откосе обрыва: копали неглубокий ров. Тарас вначале даже и не понял, почему здесь надо рыть, но не перечил. А когда удлинили ров в стороны, он решил все-таки обратиться за объяснением к мачехе.

— Что же это будет, айне [43] Анне — мать. , зачем это мы копаем? — спросил он недоуменно.

— Папа велел, пусть, говорит, сигсак [44] Игра слов: сиг сак по-чувашски — семь скамеек. будет. Искривлеппую туда-сюда дорогу так называют. По такой дорожке подниматься будет легче.

«Ага, зигзаг», — догадался Тарас, но поправлять мать не стал.

Эту извилистую дорожку так все и называли — «сигсак». Отец говорил сыну: «Тарас, сбегай-ка по сигсаку да принеси побыстрей воды!» Ходить за водой с участка Тайманова можно было тремя путями: один — по перерытому Семеном и Тражуком откосу — далековато; второй путь вел к колодцу в Малдыгасе, до него — еще дальше. Ближе всего — сбежать по «сигсаку». Но как он ни изгибался, все же был крутоват. Зато близехонько, начинался, можно сказать, у самой печки.