Влас Иванов-Паймен - Мост

Тридцатидвухлетний хозяин своей судьбы решил уехать шорничать и сапожничать в Базарную Ивановку.

Кояш-Тимкки жил у Захара, но частенько и подолгу где-то пропадал, приезжал внезапно и ненадолго. У Захара появились и новые друзья — русский, Кирилл Мороз, бобыль вроде Тимкки. Он также частенько исчезал из села. Третьего друга — татарина, коробейника Гильмиддина Багаутдинова — по-чувашски звали Кильми Пытти — каша Кильми, или запретная каша.

В последнюю зиму перед войной Кояш-Тимкки, или, как значилось по документам, Тимофей Степанович Авандеев, отлучался мало. Он коротал ночи с шорником, помогал ему, работал на кожемялке. Иногда три друга собирались у Захара вокруг лампы-«молнии». Лилась тихая беседа, которая частенько заканчивалась шумными спорами.

В год начала войны Тимофея Авандеева увели стражники.

— Предупреди Мороза и Пытти! — по-чувашски сказал он Захару.

Ни тот, ни другой в Ивановке больше не появлялись. Оба как в воду канули.

Чулзирминцы не знали календаря — ни юлианского, пи грегорианского, ни отрывного, ни настольного. Время отсчитывали: в семье — от крестин, свадьбы, отела коровы; в селе — от событий, происходящих в Шалдыгасе.

Самым шумным праздником здесь была масленица. Пировали три дня. Гости съезжались из ближних и даль¬них деревень. Наведывались и русские из Сухоречки, а иногда и из самой Кузьминовки. Всем нравилось катание по замкнутому кругу; по кривым улицам Чулзирмы и через оба Каменских моста — верхний и нижний.

Как-то заявился на масленицу в родную деревню и Захар. Он дружил с волостным старшиной Павлом Мурзабаем. Большие праздники Павел проводил в Чулзирме, соблюдая дедовские обычаи. У Павла Захар застал межевого Белянкина, волостного писаря Бахарева, каменского старосту Фальшина и сухореченского дьякона Федотова. Почетные гости, знатные люди. Из чувашей — один Захар. Теперь и он в Ивановке по-русски научился говорить бойко.

Захар подсаживается к Фальшину, с которым у него давние счеты.

— Дорогой Карп Макарыч, подходящая у тебя фамилия. Сам, что ль, придумал иль от отца досталась?

— Не замай! — огрызается Фальшин. — Пьян ты, дурак! Сам не знаешь, чего мелешь.

— Нет, знаю. Говорю, правильная у тебя фамилия. Фальшивый ты человек!

— Какой есть, — вновь огрызается Фальшин, — но че-ло-век. А ты еще и не человек. Мне с тобой и сидеть-то рядом зазорно. Съездить бы тебе по сопатке, да хозяина негоже обижать.

— Тихо, тихо, дорогие гости, — как всегда спокойно и степенно увещевает чернобородый Мурзабай. — У меня штоб без скандалу. Уважайте друг друга. Захар, он шутник, а ты, Карпуша, шуток не понимаешь. Так ведь, Фаддей Панфилыч? Давайте лучше покатаемся по чулзирминским дорогам! Кто в Чулзирме не катался, тот не знает, что такое масленица.

Хозяин велит племяннику Симуну заложить рыжего породистого рысака в казанские сани.

Гости, изрядно подвыпившие, шумно вываливаются во двор.

— Споем, что ли, Петр Федотов, — обнимает Захар дьякона. Тот слегка отстраняется и смущенно бормочет:

— Окстись, Захар Матвеев. При моем-то сане!..

— Ну и черт с тобой. Я и один спою.

Захар распахивает полы полушубка, заносит руки назад и звонко запевает:

Белянкин сначала удивленно слушает, потом незаметно подталкивает хозяина.

— Поди ж ты! Поднаторел Тайманка в Базарной Ивановке. Патриотические новинки поет.

— Не Тайманка, а Тайман, — строго возражает Мурзабай. — Тайман! Не преклонил, значит. Чего? Головы, конечно. Тайман по-чувашски означает непреклонный. Понял?!

— Понял, да не совсем, — щурится Белянкин.

Широки «казанские сани» с высокой спинкой, но всем гостям там с удобствами не разместиться. Усатые и бородатые дяди, подобно безусым парням, устраиваются стоя, держатся друг за друга. Симун сидит на козлах и правит.

— Никого не обгонять! — приказывает хозяин племяннику-кучеру. — Повеселимся, — обращается он к гостям. — Запевай, Захар, а ты, Петр, поддержи его церковным басом. На масленицу и дьякону петь не зазорно.

На Шалдыгасе настежь распахнуты ворота Хаяра Магара. Зависть его гложет. Не ездят к главному чулзирминскому богатею такие знатные гости. Да и свои не особенно жалуют. Только лавочник Смоляков да мирской Тимрук заявились к нему.

Мурзабай катает своих гостей на рысаке, Магар велит заложить пару вороных. Он докажет всем, что не лаптем щи хлебает — обгонит выскочку Мурзабая.

Но кони, норовистые, в хозяина, взяли с места и помчались наперерез общему потоку. Магар, дергая вожжами, нахлестывал кнутом взбесившихся сытых вороных. Зажатые встречным потоком кони опрокинули чей-то плетень, сломали изгородь; коренник влетел в чужие раскрытые ворота. Пристяжной проскочил рядом в малые, оборвав постромки. Где кони, где сани, где хозяин и гости — понять невозможно…

Вот и событие для календаря.

— Когда это было?

— Да на другой год, как пристяжной Хаяра Магара залетел в калитку Элим-Челима.

…Однажды Захар поехал в Чулзирму на махонькой сивой кобылке, которую он только что купил на ивановском базаре и еще недостаточно знал ее нрав. Была пора зимних тоев — свадеб. Чулзирминцы отдавали своих дочерей замуж и в дальние чувашские деревни. Там же, на стороне, находили невест для своих сыновей. Полтора десятка чувашских сел и деревень, далеко отстоящих друг от друга, роднились между собой. Зимой, в мясоед, и весной, летом от семика до сенокоса тянулись свадебные поезда из Чулзирмы и в Чулзирму. Впереди ехал тойбусь (голова свадебного поезда) из самых знатных людей села. Обгонять его не полагалось — будь ты улбут [4] Улбут — барин, помещик. или турхан [5] Турхан — князь. .

Этот твердый закон-обычай Захар хорошо знал. Усвоили его даже чулзирминские кони. А вот ивановской коняге не было никакого дела до чужих обычаев. И пока по сторонам дороги лежал глубокий снег, все шло хорошо. Но вот за Кузьминовкой началась широкая накатанная дорога до самой Ягали. Тут лошаденка вдруг взбрыкнула и стала обгонять передних. Земляки Захара хохотали над прытью невзрачной коняги и незадачливым хозяином. Скоро весь свадебный поезд остался позади Захара. Впереди бежал крупной рысью лишь гнедой жеребец тойбуся. На беду этим тойбусем был не кто иной, как Хаяр Магар. Захар струхнул не на шутку, изо всех сил натягивал вожжи. Но лошадка уже мчалась рядом с гнедым. Магар злобно тряс бородой и, грозя кнутом, что-то гневно выкрикивал. И тут с Захаром случилось непонятное. Он вдруг ослабил вожжи, озорно гикнул да еще и возопил непочтительно: «Догоняй, Хаяр Магар!»