Влас Иванов-Паймен - Мост

Может, и случилось бы так, что Семену, не дождавшись Осокина, пришлось бы вступить в бой с карателями, однако, к его счастью, Филька, в поисках пропавшего у Тражука коня, как раз нужного человека и захватил в плен. Он и сам не понимал, от какой опасности уберег он этим табор.

Сбежавшие из Ягали от партизан Румаша пять карателей прискакали в Самлей. Половинкин был в числе этих пяти. У них было задание — разгромить в Самлее Совет. Румаш послал в Самлей двух разведчиков. Они скоро вернулись с вестью, что в селе собрались каратели, счетом — десять.

К рассвету отряд Румаша без единого выстрела взял в плен девять человек. Один, скорее всего командир, к ним в руки не попал. Он еще ночью, переодевшись, поскакал в город, чтобы известить Назара о случившемся. Тут-то он и попался Фильке.

До сих пор в таборе не слышали ржания коней. Даже арестованный Филькой жеребец, словно соблюдая тамошние порядки, вел себя тихо: только пофыркивал.

Наутро третьего дня табор проснулся от лошадиного ржания, от скрипа телег и громких голосов. Побывавшие в деле на железной дороге партизаны возбужденно переговаривались. Отряд вернулся с новым пополнением. Теперь, вместе с отрядом Румаша, партизанская кавалерия насчитывала семьдесят всадников.

Ружей, гранат и сабель теперь хватало еще на такой же отряд. Вот артиллерийские снаряды привезти с собой не смогли. Взорвали их на месте. Теперь в город дойдут не только известия об операции в Ягали, но и о событии на разъезде. Партизанам надо готовиться к открытой схватке с врагом!

«Значит, все протекало удачно, — решил Семен еще до беседы с комиссаром. — Осокин и Федотов вернулись живыми и невредимыми. Незаметно вроде, чтобы и народу в отряде поубавилось…»

Оказалось, что два человека получили ранения. И то — из-за своей горячности. Илюша и Вись-Ягур, не дожидаясь команды, бросились к поезду и угодили под пули солдат, охранявших вагон. Их привезли и устроили в одной из землянок.

Семен познакомил комиссара с жизнью табора. Осокин остался очень доволен делами Румаша — если бы партизаны были по-прежнему почти безоружными, Осокина, возможно, беспокоили бы последствия. Похвалил он и Фильку. А теперь он даже раздумывал: не лучше ли было бы оставить Румаша здесь, а к Авандееву послать кого-нибудь другого. О том, что Половинкин был адъютантом Назара, Осокин знал раньше: в руки Фильки — охотника за лошадьми — попалась очень нужная птица!

Румаш за два дня благополучно добрался до назначенного места и встретился со старым другом отца.

Авандеев сверкнул черными глазами и, ощупывая котомку Румаша, спросил:

— А что у тебя здесь?

— Пропуск, — ответил Румаш, по привычке кривя губы в улыбке. Запустил руку в мешок и на другую ладонь насыпал горсточку крупной серой соли дядюшки Теменя.

— Хороший пропуск. Верю, что ты действительно доберешься куда следует. Молодец, — похвалил Авандеев.

Павел Мурзабай, после того как побывал у пего Фрол Тимофеевич Ятросов, бросил пить. Он удивил своего старательного помощника Мирского Тимрука:

— Не переводи больше хлеба, брось варить самогон!

Мирской Тимрук замер, глядя на хозяина, словно охотничья собака, выследившая дичь.

— Ты ведь, наверно, не хочешь споить меня до смерти, Тимофей Емельяныч? — засмеялся Мурзабай. — Мы будем пить только вместе с гостями. А сейчас пора с этим кончать.

Слова хозяина работнику, видать, не пришлись по душе. Он будто пролаял:

— Мне все едино, я не пыо…

Окончательно протрезвев, Мурзабай решил понять дух саманы, снова стал внимательно читать газеты и размышлять…

Действия самарского Комвуча логике не подчиняются: он стремится показать себя демократическим органом, а с другой стороны — поступает так же дико, как те, кто жаждет диктаторской власти.

Советскую власть многие считали жестокой и выступали против, но и в городе и в деревне преступления стали вершиться лишь после того, когда Советы были уничтожены и захватил власть Комвуч.

У красных был всюду один порядок, а при белых почти в каждой губернии свой: в Самаре — Комвуча, в Оренбурге — Дутова, а что в Сибири — понять невозможно. Власти самарского Комвуча провозгласили Дутова генералом, а тот все равно, никому не подчиняясь, проводит свою линию… Положение в стране Мурзабаю захотелось с кем-нибудь обсудить. И по старой памяти пошел в Заречье — к людям церкви.

Оказалось, и в семье попа не было согласия. Петр Сергеевич проклинал своего сына-большевика. А матушка готова вырвать космы мужу: сердце матери, что ни говори, все-таки — на стороне сына, ради него она готова проклясть и мужа-попа, и даже самого бога.

Не было покоя и в семье дьякона. Однако здесь все по-иному путается. Супруга дьякона, дочь городского купца, проклинает командира «разбойников» — своего старшего сына.

Сам же дьякон, тайно от жены, шепнул Мурзабаю:

— Был бы помоложе, ушел бы вместе с сыном за народное счастье биться.

— Ты же — служитель церкви, Петр Федотович. Большевики не верят в бога. И тебя они не примут! — нарочно поддразнил дьякона Мурзабай.

— Эх, Павел Иванович, — ответил тот, — если говорить правду, я и сам не очень-то верю в древнюю еврейскую сказку. То, что я тиечук, — это всего профессия. Отец мой — крестьянин, я хоть сейчас брошу эту работу и стану хлеборобом. Семья вот большая — детей надо учить. Только это и пугает…

Нет, и возле церкви Мурзабай не нашел покоя. А на этой стороне реки и поговорить-то не с кем. Сват его — человек нечестный. А теперь еще и зятек уехал в город и сгинул.

Говорят, и в городе не видно Саньки, и в Чулзирму не возвратился. Смоляков повел себя совсем бестолково. С Хаяр Магаром у Мурзабая никогда не ладилось. И от богача Танюша он никогда еще умного слова не слыхал…

Собеседники Мурзабая всегда были знатными людьми, может, поэтому он и теперь больше ни о ком не вспоминал.

Мурзабая неожиданно ошарашила дочь его друга Ятросова — Анук…

— Павел пичче, — сказала женщина, еще не успев переступить порога, — мне хочется поговорить с тобой. Думаю, не считаешь, что волос долог, ум короток. И у попа волоса длинные, однако говорить с ним раньше ты не гнушался.

Дочь Ятруса повела речь об Уксинэ. О младшей дочери Павел Иванович и сам немало думал. Он проклинал себя за то, что так поспешил с ее замужеством, вспоминая сына — проклинал его. Из-за его тупости поторопился он с замужеством любимой дочери.

Но как теперь поступить? Если прислушаться к совету Анук, то, выходит, выданную дочь нужно позвать домой обратно. Ну, коли Санька пропал совсем, то еще ладно бы, если бы даже и возвратилась под отчий кров. Так бывало и прежде — односельчане не осудят… А вдруг Санька вернется, тогда как?