Влас Иванов-Паймен - Мост

Разбудоражив душу воспоминаниями о Хаяр Магаре, теперь, чтобы малость успокоиться, Захар потихоньку затянул:

Много свадебных песен знал Захар. Но когда пел на свадьбах, то ли от того, что был во хмелю, или уж настолько знал их назубок, в значение слов он не вдумывался. Сейчас запел, стараясь вникнуть…

В крестьянском деле — как в любом — кроме тяжелого труда, есть еще и своя красота! В песнях об этом поется мимоходом, но верно, правдиво.

Перед глазами возникло двенадцать крепких мужиков. Они идут в ряд по цветущему лугу, и широко, разом, в едином размахе сверкают косы. Несравненна красота луга, удивительна прелесть работы!

Чего только не поется в песнях за свадебным столом. И в каждой — восхваляется труд, народное умение.

И Захар замурлыкал под нос:

Но и песней не смог Захар развеять своего беспокойства. Она только растревожила.

Иногда на селе трудно разобраться в расстановке сил. Бедняк и богач в одном селе переплелись родственными узами и нитями обычаев. Если захочет, скажем, Фальшин или Хаяр Магар…

Мерно шагавшего коня Захар вдруг подхлестнул и погнал рысью.

Гони, Захар, коня, гони! Так гони, как на свадьбе, когда хотел обскакать Хаяр Магара… В Чулзирме сейчас той справляют, постарайся поспеть на пего. Ты теперь уже не боишься богатого тойбуся, даже если погибнуть на кровавой свадьбе доведется — не струсишь, скрываться не станешь…

Неспокоен и сын Захара — Тарас. Пока его отец спешил в село, он, встревоженный тем, что узнал, помчался на лыжах в другой конец Чулзирмы.

…Тарас шел вечером в здание школы, чтобы, как всегда, открыть двери своей библиотеки.

Услышав ропот толпы возле Совета, решил сбегать посмотреть. Отдельные возгласы были слышны издалека.

Тарас уловил:

— Русских связали… «Камунов» посадили под замок… Шатра Микки прибили насмерть…

Тарас подошел поближе, чтобы понять, о чем шумит народ.

— А что, как из Заречья придут русские?!

— Не придут! Побоятся, лед ненадежный.

— Не дадут им перейти. У моста выставлена охрана.

О кулацких бунтах Тарас уже знал и от Оли и от отца. Мальчонка быстро сообразил, что ему сейчас следует предпринять. Добежал до дому и, взяв лыжи, метнулся в направлении Чук-кукри. Там охраны нет, а если бежать на лыжах — лед Ольховки выдержит.

Прошлогодняя летняя дорога Румаша послужила Тарасу зимой.

Вечерело. Русские, ходившие по Чулзирме, собирая излишки хлеба, закончили работу в Малдыгасе. Они уже возвращались к себе в Заречье, как на улицу с колом в руках выбежал дед Васьлей — и завопил не своим голосом:

— Ловите зареченских, бейте! Хлеб, что там должны сдавать, у нас отбирают! Карау-ул!..

Будто только этого и ждали; шесть парней окружили жителей Заречья. Кто-то послал людей по дворам — созывать народ.

Шатра Микки, только что вернувшийся домой, еще не слышал, что происходит в Малдыгасе. Микки разулся и грел ноги у печки.

Вбежал запыхавшийся Магар.

— Ты, что ли, велел созвать сходку? — спросил он.

— Не велел, Макар Петрович. Ты сам поговаривал, что надо бы собрать бедняков.

В это время расстроенная Пазюк что-то начала выкрикивать. Мужчины едва поняли. В Малдыгасе, оказывается, народ расшумелся против Советов.

— Пойдем быстрее! — махнул рукой Магар. — Я еще в Заречье чувствовал, что сегодня что-то должно произойти. Тебе, чтобы понапрасну пока не беспокоить, не сказал.

Микки быстро обулся, надел полушубок.

Жена заверещала еще громче:

— Не ходи, останься. Убьют тебя там. Весь народ взбесился, кричат, что со всеми расправятся!

— Эй, дурочка, — Микки похлопал жену по спине. — Захотят убить, так и сюда придут. Нет, Советскую власть они не смогут уничтожить…

Перед зданием Совета гудели сельчане. В доме зажгли огонь, туда набился народ. Как только Магар и Микки попали в полосу света, кто-то закричал во все горло:

— Вот еще камуны, ловите их!..

Магара оттащили от Шатра Микки. Два мужика схватили председателя Совета и поволокли в освещенный дом. Кто-то стоявший по пути, может, не узнав, а скорее всего нарочно так стукнул Микки, что он потерял сознание.

В помещении Совета командовал Смоляков: распоясался в надежде на приход Колчака — временную свою вкрадчивость и сладкоречивость сменил грубой руганью. Однако главным заправилой был не он.

Хаяр Магар, зная, что его народ не жалует, засел в запечном закутье. Вперед не выходит, вместо себя выступать других науськивает. Горлопапов много!

Кроме деда Васьлея, разоряются Пузара-Магар, Шакмак, Тимерсь Якку, Мирской Тимук, Шырчик-Прагань…

Чтобы сборище выглядело законным, куштаны хотели Шатра Микки заставить объявить собрание открытым. Но не вышло — Микки лежал без памяти. Хаяр Магар попросил сесть за стол побывавшего председателем Чахруна…

Смоляков, перестав браниться, торжественно провозгласил:

— Мы не против Советской власти! Но хлеба больше не дадим!

Послышались отдельные выкрики:

— Не дадим, не дадим!

— Не станем платить за сухореченских!

— У нас нет хлеба, — продолжал разглагольствовать Смоляков. — И богачей у нас нет. Все крестьяне — все одинаковы. Неправильно взыскали с нас деньги. Мы не против Советов, в селе пускай остаются, но сегодня изберем других людей. Нам камуны не нужны. Пусть они убираются из села и живут камуной. Не задерживаем!

— Не задерживаем, пускай уходят!

— Нам они ни к чему!

— Прогнать их из Чулзирмы!

— Чего там выбирать Совет! — крикнул подогретый Хаяр Магаром дед Васьлей. — Назначить Смолякова старостой. И дело с концом. Через педелю все равно сюда Колчак придет…

— Не придет Колчак! — донесся от двери твердый и решительный голос. — Чапаев придет!

К столу протиснулся Захар Тайманов. Иные не заметили, как он вошел, другие не узнали. Зачинщики бунта вдруг растерялись.

— По какому поводу шумите, хотел бы я звать?! — стукнул Захар ладонью по столу. — Свадьбу справляете? Кто здесь мынкерю? [39] Мынкерю — старший дружка. Кезенькерю [40] Кезенкерю — младший дружка. уж наверняка ты, Василий Карпыч, — сказал Захар, тыкая пальцем в сторону деда Васьлея, подпиравшего стену.

Внезапно наступившую после первых слов Захара тишину взорвали смешки. Сельчане, услыхав, что Захар назвал долговязого деда Васьлея дружкой на свадьбе, развеселились.