Алексей Корнеев - Высокая макуша

— Здесь и устроимся на рыбалку, — сказал Илья и скомандовал: — Берем котелки, снадобья, удочки — и за мной!

Подошли к прогалине меж кустов с утоптанным пятачком, с круговинкой старого кострища поблизости.

— У нас такой порядок, — заметил Илья. — Новых кострищ не устраивать, траву зря не топтать, мусора на привалах не оставлять.

Они принялись налаживать удочки. Илья копнул концом удилища илистый грунт у берега и заметил:

— Обрати внимание: где черви, там здоровая, ничем не зараженная земля. А вода-то… видишь, дно просматривается?

— Похвально, похвально, — отозвался Василий. — Непременно отмечу это в своей новой работе. Ты знаешь?.. — вдруг оживился он. — Кроме архива своего предка, я разыскал немало старых книг с описаниями здешней природы. Например, описывались речки Локна и Снежедь с их окрестностями. Любопытно, как они выглядят сейчас, надо заехать по дороге. Но вот что хочу я заметить. И тогда, в двадцатом веке, люди доказывали: реки мелеют из-за того, что вырубили леса возле них, осушили поймы, большие и малые болота. Вдобавок с распаханных склонов каждую весну в реки сбрасывались огромные массы плодородной почвы. — Окинув взглядом реку, Василий упрекнул: — Ваша тоже здорово обмелела. С водоохранными лесами и у вас, я вижу, дело не блещет. Вон озерца на пойме — это хорошо, Да не мешает еще болота восстановить, какие были здесь, наверное, когда-то. Именно болота поддерживают уровень воды.

— Доказывай, доказывай своей наукой, — согласно кивнул Илья. — Без науки, как пелось в старой песне, что без воды — ни туды и ни сюды.

Егор внимательно следил, как взрослые наживляли крючки и закидывали их дальше от берега, отчего по спокойной реке разбегались забавные кольца. Пока не было клева, он побежал к матери, чтобы помочь ей набрать сухих палочек для костра. Но именно в этот момент с радостным криком «Опля-а!» отец взметнул над собою сверкающую рыбу. Бросил Егор подобранный сушнячок и помчался к рыболовам.

Прошло немного времени, и Василий по-мальчишечьи обрадованно вскрикнул:

— Вот-та!

Через голову Егора перелетела, подобно осколку радуги, красиво блеснувшая рыба. Он бросился за ней, схватил было и завопил, размахивая уколотым до крови пальцем:

— Ой, ой, больно! Ой, мамочка!

— Да это же ерш! — рассмеялся отец. — Сам Ерш Ершович, про которого сказку тебе читали. Такой забияка, что близко к нему не подходи.

Предзакатный клев был дружный. Даже Василий, хотя и не считал себя рыболовом, поймал с десяток ершей, голавля и плотвицу.

— Ну все, кончай рыбалку. Теперь у нас будет ершино-голавлино-сазанья уха.

И всем стало весело, все проворно засуетились вокруг костра…

За шутками не заметили, как закатилось солнце и подступили сумерки. На прощанье мужчины крепко обнялись, а Эмилия все прижимала к себе мальчишку, все не отпускала.

— Спасибо, друзья, спасибо за веселую компанию. На обратном пути непременно заедем. А сейчас… — развел руками Василий, — простите, мы решили скоротать эту ночь вот здесь, на свежем воздухе. Посмотреть на закат, послушать ночную природу.

— Да, да, это неплохо. Мы тоже иногда позволяем себе такое удовольствие. Ну что же, спокойной ночи, счастливого пути!

Василий и Эмилия смотрели на дальние холмы, за которыми, подобно гигантскому костру, угасал оранжевый закат. И в этом янтарном, без единого облачка отражении было что-то светлое и радостное, обещающее на завтра, на долгие дни невозмутимую ясную погоду. Вздрогнув от прохладного легкого дуновения с реки, Эмилия прильнула к Василию, и он не удержался, жарко ответил на ее порыв. Казалось, все вокруг потеряло пространственность и время, все куда-то, как в невесомости, поплыло, ускользая. Затемненный лес медленно стал удаляться, ближний берег подвинулся к другому, противоположному. Земля, наклоняясь к горизонту, плавно устремилась в своем полете к звездам…

Стынущим взглядом провожал Степан колхозную машину: увозили остатнее добро Петруниных. Шофер Серега Анисов, краснолицый крепыш и насмешник, высунулся из кабины, помахал ему на прощанье:

— Эй, дядя Степан, поедем, пока не поздно! Заметет тебя снегом или волки съедят, пропадешь!

У Степана рука не поднялась помахать отъезжающим, бормотнул отчужденно:

— Ладно, проживу как-нито.

Коренастый, словно обрубок, в расхожей ватной стеганке, он стоял на пригорке, будто в землю врос, смотрел за поле холмистое, где исчезла машина, и суровел. Там, за полем и низиной, да еще за ними бугор одолеть, — там и есть теперь главная колхозная усадьба. Туда, в большое село Доброполье и потянулись Петрунины — кума, она же двоюродная сестра Нюша да мать ее старуха, тетка Настасья. Там и Серега Анисов шоферит, и Рыжов Александр — в председателях ходит. И все остальные из Агаповых двориков кто куда: одни на усадьбу центральную, другие на станцию, третьи в города ударились.

Вечер надвигался по-осеннему серый и знобкий. Кругом пустынно хмурились поля, в туманной мгле терялся горизонт, и не на чем остановиться взгляду. Где-то дальше, невидные за пашнями-холмами, живут еще деревни, как жили его дворики. Да только и до них небось дойдет такой же черед.

Заглохли Агаповы дворики с той поры, как пошли объединяться мелкие колхозы. Летом вольготно тут было и работы всем хватало. Зимой же приходилось дома сидеть или в Доброполье отправляться за три версты: там и правление, и фермы, и дел для всех, хоть отбавляй. Хотел было Степан туда переселиться, да передумал: а вдруг, мол, опомнятся люди, вернутся из городов — и снова воскреснут Агаповы дворики…

У Степана скривились губы, защемило в груди. Страшнее зверя лютого показалось ему одиночество. Где дымили недавно по утрам, отдавая жилым духом, избы, где стояли дворовые постройки и густели сады, там бугорки остались погребные, редкие лозины да кустики сирени, вишенника, бузины. Всего четыре дома на месте Агаповых двориков: три пустых да его, Степана, от ополья крайний.

Как бы поняв настроение хозяина, затянул вдруг низким, подземельным взвывом Дикарь — лютая темно-серая овчарка. Набрехавшись вволю при виде машины, он сидел теперь у конуры перед крыльцом, наблюдая за хозяином, и умные глаза его тоскливо влажнели. «В сенцы придется забрать кобеля, — подумал Степан. — Ненароком волк бродячий наскочит, что мне тогда без собаки? Сам завоешь навроде волка»…

Он прошелся по пригорку, оглядывая безлюдные, в бурьянной щетине, подворья, и жутко сделалось от этой гробовой пустынности. Как перст остался он, Степан Агапов, на всю округу.