Иван Уханов - Играл духовой оркестр...

— Найти могилки можно, заимей желание, — робко настаивала Нюша, но голос ее поослаб, осекся. Она ждала от внучки иного ответа. — В похоронках, кои с фронта присланы, есть названья тех немецких мест.

— Даже не знаю, как быть, — растерянно мотнула головой Марийка.

— Германия-то не больно, говорят, велика… Будь сила, я пешком бы всю ее исходила, а нашла…

— Ну, хорошо, хорошо. Завтра похоронки посмотрим, на карте поищем.

— Верно, Мариечка, на карте… — оживляясь, подхватила Нюша.

— Хорошо, хорошо…

Марийка пошла в свою спальню. Эти «хорошо, хорошо» она сказала так, будто ее просили о пустяковом деле, исполнить которое можно без труда. Но сама-то Нюша понимала, как это не просто — отыскать в Германии безымянные могилы. И легкий тон Марийкиного голоса ей не понравился. Но обнадеживало само согласие внучки исполнить просьбу. Марийка, смышленая, бойкая, коль захочет, все пути найдет…

Нюша слышала, как за перегородкой мягко скрипнула кровать, Марийка зашуршала страницами. «Чем так-то забавляться, прочитала бы те бумаги…»

Нюша слезла с полатей, в темноте шагнула в угол прихожей, зажгла свет. Обшарпанный сундук, в котором хранились ее вещицы и всякие разные документы, Михаил давно запихнул под полати, чтобы он не портил вида комнат, уставленных современной мебелью. Она нырнула под полати, с трудом приоткрыла крышку сундука, вынула сумочку и прошла в горницу. Там было темно, и только в спальне внучки горел свет.

— Прости меня, Мариечка, христа ради. Я на минутку… Вот они бумаги… — заглянув в спальню, робко сказала Нюша.

Марийка отложила в сторону журнал с яркой обложкой и, позевывая, села в кровати. Нюша бережно подала ей сумочку. Она вытряхнула на подушку ворох старых бумаг.

Первой нашлась похоронка на Гришу. Марийка молча подержала на ладонях ветхий синеватый листок и сказала:

— А место гибели дяди Гриши тут не указано. Только номер воинской части, дата… Видишь: двадцатое марта 1945 года. А внизу подпись — майор К. Алябьев.

— Как не указано?! — напугалась Нюша. — Все там было. Настя Воронкова, почтальонша, помню, дает мне письмо, а я ей: «Откуда?» Она глядь на конверт: «Из Германии»… Где же он, конверт-то? — трясущимися руками стала нетерпеливо перебирать, ворошить бумаги, поднося их к самому носу. Шептала с тяжким самоупреком:

— Затерялся, поди-ка, конверт-то. Где ж он?.. Все там было написано… А куда Митина-то подевалась? — с нарастающей тревогой говорила она.

— Ты не суетись, бабушка. И положи бумаги — все равно читать без очков не можешь…

Нашли похоронную и на Митю. Марийка скользнула глазами по вылинявшим строчкам, беззвучно зашевелила губами.

— Во, тут указано, — сказала она, отдавая похоронную Нюше. — Дядя Митя пал геройски в бою у деревни Нойдорф. 20 или 23 апреля, цифры стерлись, не поймешь… А год тоже сорок пятый… А ну-ка, бабушка, дай еще взгляну. Нойдорф. На карте надо посмотреть. Может быть, мы проезжать там будем, если наш маршрут по этим местам пойдет.

— Дай бог. Да и где ему, вашему маршруту, еще идти, как не по этим местам!? — в голосе Нюши звучали надежда и радость, морщинистое лицо разглаживалось, хорошело.

— Эй, сороки, спать нынче будем? — в соседней спальне заворчал Михаил.

Марийка живо собрала бумаги, потянулась к выключателю, потушила свет. Нюша взяла сумочку и, споткнувшись впотьмах обо что-то, пошла из спальни к полатям.

— Спокойной ночи, бабушка, — зашептала ей вслед Марийка. — Завтра я сбегаю в школу, там большая карта есть, на ней даже все мелкие пункты указаны. Я поищу, это даже очень интересно…

Нюша влезла на полати и легла, ощущая в душе и в теле легкость и умиротворение. «Славная Марийка, она все сможет». Думая о завтрашнем дне, о дальней поездке внучки, о возможных переменах в своей жизни, которые принесет эта поездка, она опять стала опускаться в прошлое, слышать и видеть Варю, Гришу и Митю — живыми, молоденькими, веселыми…

Новый день у Нюши тянулся в ожидании Марийки. Та, как ушла утром в совхозную контору, и еще не заявлялась.

К полудню небо наполовину очистилось от холодных, похожих на жидкий туман, облаков. Солнышко позолотило стекла окон, на дворе завеселело. Нюша, надев шубенку, вышла и села на скамейку крыльца.

Дорога дымилась, подсыхала. А над головой, где-то в солнечной вышине, плыли нежно-картавые жалобные крики журавлей. Нюша вскинула голову и долго искала в небе привычные для глаза живые цепочки, но не нашла. От яркого света стало больно глазам, накатили слезы.

— Колесо́м дорога! Колесо́м дорога, — зашептала она и помахала невидимой стае. Вот так же в детстве кричали вслед журавлям, желая их возвращения.

Курлыканье удалялось, стихало. Нюша вслушивалась в него, на душе от чего-то было легко и грустно. Она подумала о своем старике, Пантелее Сидоровиче. Третий год лежит в гробу, в новом костюме и коленкоровой рубахе, в белых, связанных ею, теплых носках, и ждет ее. Сейчас и ему слышать бы крики журавлей и этот тихий золотой денек, когда везде и всем хорошо, когда и смерти, кажется, нет и никогда не будет, а кто умер, — не сгинул навечно, лишь отлучился ненадолго и где-то совсем рядом.

— Здравствуй, Анна Васильевна, — услышала она глуховатый басок.

Мимо, прихрамывая, шел Бучин, учитель местной школы. Небольшого росточка, но ладный, крепкий. Волосы у него светлые, с проседью, зачесаны по-ребячьи на правый бочок, отчего он выглядит моложе своих лет. А годов ему немало, шестой десяток разменял.

— Здравствуй, Иван Степанович, — обрадованно оглядев учителя, ответила Нюша. — Из школы? Заходь в гости… К тебе ныне Мариечка не заглядывала с просьбой?

— Да нет, не видел… А что за просьба? — Бучин подошел к крыльцу.

На нем поношенный, но чистый, строго наутюженный костюм и хромовые сапоги. В руке большой старый портфель, туго набитый книжками.

— Марийка-то в Германию собралась, в гедеер поедет…

Нюша смолкла, задышавшись: шибко поторопилась с рассказом.

— Так, так, я слыхал, — как бы помогая ей, закивал Иван Степанович и тут же присел рядом на скамейку, давая Нюше понять: он не спешит и выслушает ее хорошо.

— Едет. А я с просьбой… Говорю, может, отыщешь могилки Мити и Гриши. Ты их, Иван Степанович, помнишь небось моих ребят.

— Как же. Помню. Особенно Григория, хоть я годов на семь постарше его. Мне и ему в один день повестки принесли. А Митя тогда, кажется, еще в школу ходил.

— Ага, учился. А вскорости и он для войны подрос… Оба там, в Германии, полегли. — Нюша покачала головой. — Вот и прошу Мариечку навестить могилы. О Грише мало написано, а в Митиной похоронке деревня та указана, возле какой его убили. Только где она — не знаем. Мариечка решила на карте поискать, в школу к вам пошла.