Илья Гордон - Вначале их было двое (сборник)

— Эй, бригадир, — спросил он, указывая на котелки, подвешенные на проволоке над огнем, точь-в-точь как на привале во время похода, — вы, видать, фронтовики?

— Точно… фронтовики… — послышались отдельные голоса.

— А в каких войсках служили?

— В матушке пехоте, где же еще? — ответил за всех Залман.

— А танкистов нет среди вас?

— Я танкист, — отозвался невысокого роста веснушчатый паренек в комбинезоне тракториста.

— Так, значит, браток, мы с тобой родня, — улыбнулся механизатор. — Я тоже был танкистом. И сколько раз я братьев-пехотинцев в наступлении прикрывал своим танком — и сосчитать трудно.

Механизатор присел на корточки, закурил и совсем было собрался рассказать о разных фронтовых случаях, как подошла Соня и, о чем-то втихомолку перемолвившись с ним, села на двуколку, на прощанье помахала рукой и сказала:

— Еду в «Трудовик», не скучайте, скоро вернусь.

Залман долго провожал взглядом двуколку, пока она не растаяла в серо-голубой дымке.

— Что голову повесил, бригадир? — спросил его механизатор, приметив, что ему не по себе. — Скучаешь по ком-нибудь?

Но Залман, явно желая уклониться от разговора на эту тему, отошел в сторону, невнятно пробормотав:

— Нет, ничего… Вам показалось…

Обед поспел, и один из сидевших у костра, тот самый, что был танкистом, снял котелки с проволоки, па которой они были подвешены, и трактористы начали хлебать вкусный, чуть попахивающий дымком кулеш. Залман отошел к шалашу. Механизатору, видимо, хотелось как-нибудь завязать разговор с бригадиром. Он по-свойски положил руку ему на плечо и начал его расспрашивать, как идет работа.

Залман подробно рассказал о делах своей бригады.

— Вы сразу к нам приехали или уже побывали и в других колхозах? — поинтересовался Магарик.

— Как же, я их объехал несколько.

— А в Санжаровке, в колхозе «Путь Ильича» были?

— Да, сегодня. Я к вам прямо оттуда.

— Не видели ли вы там бригадира-полевода Тараса Зозулю?

— Видел. Он меня спросил, буду ли я у вас, и передал вам привет.

— Ему и еще одному товарищу я обязан жизнью… — сказал задумчиво Залман.

— Да, об этом мне рассказал ваш друг, — перебил его механизатор. — Вот так это и бывает, браток. Сколько товарищей я сам вынес на своих плечах с поля боя, а сколько раз меня прямо из когтей смерти вырывали! Золотые слова сказал Суворов: «Сам погибай, а товарища выручай!»

Механизатор смолк, как бы выжидая, что скажет бригадир, и глубоко затянулся. Не дождавшись отклика, он продолжал:

— Трижды я был ранен и каждый раз возвращался в строй, а на четвертый меня замертво вынесли из горящего танка, и я очнулся в полевом госпитале. Мне срочно нужно было сделать переливание крови и пересадить лоскут чьей-нибудь кожи на сильно обгоревшую грудь. И вот тогда палатная сестра…

Механизатор, как видно взволнованный нахлынувшими воспоминаниями, запнулся и с минуту молчал. Потом, как бы очнувшись, приложил руку к груди и добавил:

— Вот тут кусочек ее кожи, он давно уже сросся с моей; как моею стала и ее кровь…

— А после того как вы вышли из госпиталя, — заинтересованно спросил Магарик, — вы ее встречали? Где она теперь?

— Дружба, скрепленная кровью, никогда не забывается, — откликнулся механизатор. — И вы ведь помните своего друга Зозулю?

— А никогда не забуду его. Долго разыскивал его, не успокоился, пока не нашел Тараса. Оказалось, он тут же, в соседнем колхозе, рукой подать, — взволнованно проговорил Магарик.

— Ну, а мне и не пришлось разыскивать палатную сестру.

— Где же она теперь?

— Только что была здесь.

— Как! Соня? Наш агроном? Неужели Соня? — остолбенев от изумления, дважды назвал он дорогое сердцу имя.

С минуту он стоял потрясенный. Значит, напрасно он мучился над неразрешимой задачей: как разделить со своим другом Тарасом то счастье, которого не разделишь…

Костер, который недавно ярко пылал, начал гаснуть, и так же угасала надежда на счастье в сердце Залмана. Бригадир побледнел, холодный пот проступил на его лбу. Механизатор опять обратился к нему со словами участия.

— Что, бригадир, невесел? — спросил он, заметив, что с парнем творится что-то неладное. Но Магарик то ли не слышал приезжего, то ли ничто не доходило до его сознания.

Трактористы пообедали и снова приступили к работе. Откуда ни возьмись, подкатил на двуколке Тарас Зозуля.

— Письмо!.. От него!.. — кричал он, размахивая над головой серым конвертом.

— От кого? — спросил, еще не вполне придя в себя, Залман.

— Да от Силаева же… Вот, смотри! — Тарас вынул из конверта густо исписанный крупным почерком лист бумаги и начал читать. Читал он быстро, но четко, подчеркивая наиболее важные места.

«Вы спрашиваете, я ли это — ваш боевой друг Силаев? Ну конечно же я!»

Магарик дрогнул и с большим волнением стал слушать продолжение письма.

«Не один раз, — писал Силаев, — мне приходилось выходить из окружения и выносить из-под огня раненых товарищей. Те, что не забыли об этом, написали мне. А сколько было и таких, что не дали о себе знать. Каждый, кто вспомнил обо мне и прислал весточку, для меня очень дорог».

Далее Силаев расспрашивал о судьбе боевых товарищей, называя имена, совершенно не известные Зозуле и Магарику.

«Мы с вами, — писал Силаев, — братья по оружию, да и сейчас вместе сражаемся за изобилие и народное счастье».

Залман сидел молча, как бы обдумывая глубокий смысл этих слов, и вдруг воскликнул:

— Я уверен, что это он, наш старшина Силаев. И, возможно, Соня давала нам с тобой, Тарас, свою кровь в полевом госпитале, возможно, что на твоей груди, Тарас, кусочек ее, Сониной, кожи. А если и не она отдала тебе свою кожу, если не Сонина кровь струится по нашим с тобой, Тарас, жилам, то эта кровь и кожа другой девушки, во всем, во всем схожей с нашей Соней, ну точь-в-точь такой, как она!

Перевод автора и Б. Лейтина

Глубоко под землей, в блиндаже, полковник Зотов готовился к докладу, посвященному двадцатипятилетию артиллерийской части, которой он командовал.

— Вот и до юбилея дожили… Какой юбилей! — сказал он, раскрывая толстую тетрадь с красной звездой на обложке.

Перелистывая записи боевых эпизодов, приказы, штабные документы, старые фотографии, полковник как бы перелистывал собственную жизнь, как бы снова повторял боевой путь своей части. Воспоминания нахлынули на него…

В девятнадцатом году молодым красноармейцем Зотов шагал в строю мимо трибуны на Красной площади. На трибуне стоял Ленин и, подавшись вперед, держал речь к бойцам, уезжающим на юг — громить белых генералов, ставленников русской и мировой буржуазии. Напутствуя солдат революции, Ильич коротко и энергично взмахнул рукою… Часть была брошена на защиту Царицына.