Агния Кузнецова - Жизнь зовет. Честное комсомольское

В сельпо. Везде успеть надо, помощников нет, — мрачно ответила Пелагея Дмитриевна и, вспомнив своего сына, прослезилась, зашмыгала носом и стала сморкаться в пестрый передник, выглядывавший из-под телогрейки.

— Помощник твой у нас ночевал. Выпили вчера Сенькой. Под пьяную лавочку грозился, что из дому совсем ушел и в школу не пойдет.

— Дак как же так? — всплеснула руками Пелагея Дмитриевна, и по ее сухому, рано постаревшему лицу побежали слезы.

Ты, Пелагея Дмитриевна, будь настороже. Сеньке он не товарищ. Сенька мой сам с пути сбился. Слышишь, что говорю? — И со словами: «На работу спешу» Дарья Ивановна прошла мимо дома Ласкиных.

Пелагея Дмитриевна некоторое время не двигалась с места, растерянная, подавленная горем Потом обнадежила себя: «Придет, возвратится, не впервой убегает от отцовских побоев. И про Сеньку своего забудет».

Но напрасно она себя успокаивала, не обратив внимания на предупреждение Дарьи. Дружба эта продолжалась.

День за днем проводил Коля Ласкин у Сеньки-воина, ел, пил, спал у него, бегал за папиросами и за водкой, частенько наведывался в соседнее село, звал Сенькиных товарищей играть в карты.

Как-то раз, поздно вечером возвратившись с работы, Дарья Ивановна, строго взглянув на сына, сказала:

—. Связался черт с младенцем! — И обратилась к Коле: — Домой тебе, парень, пора, да за учебу, У нас в селе праздно только один мой сын живет.

Коля опустил голову. Только сейчас до него дошло, что живет он в чужом доме, ест чужой хлеб.

— Не вмешивайся не в свое дело! — прикрикнул на мать Сенька-воин.

— Смотри, вояка, властей вмешаю! — пригрозила мать.

Коля выскользнул на улицу, взял ведра, натаскал из колодца воды в бочку. Потом взгляд его упал на разбросанные по земле чурки. Он достал топор и точными, сильными ударами расколол все чурки на мелкие полешки.

— Да не об этом я говорила тебе! — сказала ему тетка Дарья. — Мне работы твоей не нужно. Чай, не батрак. Ты, парень, пока не поздно, с Сенькой моим разойдись. У тебя свой путь. Иди к родителям, учись, делом займись. А Сенька тебя до добра не доведет.

Коля опустил топор и, переминаясь с ноги на ногу, мрачно смотрел в землю.

— Уйду от вас, не бойтесь, — сказал он.

Тетка Дарья махнула рукой и пошла в стайку, где негромко, но призывно мычала рыжая комолая корова.

На крыльце, постукивая костылями, появился Сенька-воин.

— Снесешь на выселок Ильюхе. У него и поживешь. А то мать бучу затеет. — И он протянул Коле записку.

— Ладно, — сказал тот, повернулся и, не прощаясь, медленно пошел к воротам.

В противоположность Пипину Короткому, Саша Коновалов был вольной птицей с дальним полетом. Он, как и Коля Ласкин, нигде не бывал, кроме своего Погорюя, не видел другой реки, кроме Куды, не уходил в тайгу дальше чем на сто километров. Но где только не побывало Сашино воображение, о чем только не мечтал он!

Александр Александрович передал Саше свою страстную любовь к астрономии. И тот принял ее по-своему. Он полюбил небо с его беспредельным простором и звезды с их таинственным мерцанием. Он мечтал стать летчиком, испытателем новых авиационных машин, первым пассажиром межпланетного корабля. Все явления жизни, которые проходили перед Сашей, вызывали в нем долгие раздумья, он пытался определить свое отношение к ним и к людям, которые его окружали.

Мать была для него самым дорогим человеком. Потеряв на фронте любимого мужа, она перестала следить за собой, но Саше и в голову не приходило упрекнуть ее в этом. Он гордился своей матерью: имя ее не сходило с Доски почета. В колхозе она трудилась, не жалея сил. Дома успевала вести хозяйство.

Самоотверженную заботу матери Саша чувствовал во всем и платил ей нежной любовью.

Так же, как и мать, Саше была дорога Стеша, но в этом он боялся признаться даже себе. С каждым днем его отношения к Стеше становились сложнее. Чувство детской дружбы медленно уступало место первой, осторожной и большой любви.

Кроме матери и Стеши, еще один человек играл большую роль в Сашиной жизни. Это был Александр Александрович. Саша безгранично уважал его за то, что он жил в деревне, учил деревенских ребят, искренне считал работу в школе своим назначением в жизни.

«А ведь он мог быть научным работником в большом городе», — часто думал Саша о своем учителе и хотел быть таким же умным, культурным, талантливым, как Александр Александрович, таким же самоотверженным, добрым и требовательным, таким же необычным и обаятельным. Не замечая того, он подражал голосу и даже жестам и походке Александра Александровича.

В перемену Саша догнал Александра Александровича. Учитель шел из класса по коридору своей деловой, торопливой походкой, стройный и легкий, с журналом под мышкой.

Саша тронул Александра Александровича за локоть. Тот остановился и взглянул на мальчика внимательными, немного по-детски застенчивыми серыми глазами.

— Ну что скажешь, тезка? — спросил он глуховатым голосом.

Саша огляделся по сторонам. По его взгляду Александр Александрович понял, что разговаривать здесь нельзя.

— Пойдем в учительскую, — сказал Александр Александрович, положил Саше на плечо свою руку и словно забыл о ней.

Так, молча, они и проследовали по коридору и вошли в учительскую.

Те учителя, которые утверждают, что у них нет «любимчиков», говорят неправду. Человеку свойственно выделять из окружающих людей тех, к кому лежит душа. И учитель в этом не исключение.

В классе Александр Александрович не подчеркивал своего расположения к Саше, но Саша чувствовал, что он любимый ученик, и глубоко ценил это. Вот и сейчас он торжественно и смущенно нес на своем плече руку учителя и испытывал гордость за доверие и уважение к себе.

В учительской никого не было. Они сели за длинный стол, покрытый красной материей, друг против друга и заговорили о Коле Ласкине.

— Был я у него дома, — рассказывал Саша. — Он не возвращался. Отец грозится собственными руками задушить его, как воротится. Мать плачет.

Саша то задвигал, то раздвигал у белого воротничка легкую молнию черной вельветовой курточки, то прикасался пальцами к авторучке, заткнутой в верхний карман, то поправлял рукой черные волосы, спускающиеся на загорелый лоб.

— Несколько дней он действительно прожил у Сеньки-воина. Пил с Сенькой, в карты играл. Сенька сказал мне, что дал ему на карточную игру сто рублей и он проиграл их. «Вот и купил его недорого», признался Сенька… Тетка Дарья сказывала…

— Говорила. Сказывала — это диалект отживший, — перебил Александр Александрович.

— Говорила, — поправился Саша, — что домой Коля возвращаться не думает. В школу больше не пойдет. И вообще хочет начать новую жизнь.