Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

В пять пришла свекровь. Ася нарочно долго водила ее по центральной аллее сквера.

Видела, как по ближайшей дорожке прошел Александр Петрович. В их сторону он не смотрел.

«Интересно, заметил ли он нас?» — раздумывала Ася, сидя в кино рядом с ним.

Не поворачивая головы, Ася из-под ресниц взглянула на него. Он сидел, поставив локти на колени и положив голову на руки. Он, видимо, почувствовал ее взгляд — поднял голову. Асю поразило его очень бледное лицо, блестящие и, как ей почудилось, влажные глаза. Она тихонько промолвила:

— Ко мне сегодня приходили.

— Я знаю, — так же тихо ответил он.

— Вам плохо?

— Что вы! Сейчас мне хорошо… Очень… — Он наклонился, взял ее руку в свою и прикоснулся к ней горячими, сухими губами. Потом встал и вышел.

«С ним что-то неладное происходит», — подумала Ася.

Возвращаясь из кино, увидела его сидящим на своем обычном месте — в углу дивана.

— У вас что-нибудь произошло? — спросила Ася.

— Пока нет. Знаете…

Но не успел ничего сказать: появилась Шурочка и Рита. Присели подле них на диване. Рита о чем-то своем раздумывала. Шурочка без умолку болтала. Александр Петрович молчал. Ася все время чувствовала на себе его взгляд. Этот взгляд вызывал в ней то же ощущение, которое она испытывала в детстве, заглядывая ночью в колодец. Где-то в черной глубине барахтались звезды, и оттого, что они так глубоко, щемило сердце.

И все же, улучив минуту, он шепнул ей:

— Пожалуйста, выйдите после отбоя.

В палате Шурочка во всеуслышание заявила:

— Ася Владимировна, а Петрович в вас влюблен.

— Тебе уж сорока на хвосте принесла, — немедленно взяла Асю под защиту Зойка, — и откуда тебе все известно?

— Он так смотрел, так смотрел…

— А кто на Асю Владимировну не смотрит, — отмахнулась Зойка. — Киномеханик, и тот один глаз косил на экран, другой на Асю Владимировну.

«Стоит ли давать пищу языкам», — раздумывала Ася. И в то же время ее тревожило: у него что-то серьезное, иначе он не был бы так настойчив.

Появился дежурный врач. При ней неудобно выходить.

Спала Ася плохо. Поднялась с тяжелой головой.

Приход свекрови немного отвлек от грустных размышлений.

Но, сидя с ней на скамейке в сквере и слушая ее бесконечные рассказы о том, каким Юрий рос замечательным мальчиком, как он однажды крикнул гостям: «Пожалуйста, тише. Играют „Аппасионату“ Бетховена», — она думала: о ее детстве никто не будет рассказывать милых подробностей.

Александр Петрович в сквере не появлялся. Странно!

Принялся накрапывать дождик. Свекровь заторопилась домой. Ася в душе была рада ее уходу.

Возвратясь в палату, села за письмо к Юрию.

Ее немного удивила тишина в палате и озабоченные лица. «Наверно, опять поссорились», — подумала она.

Никто не мешал ей сосредоточиться, но письмо не писалось.

Стук двери и быстрые шаги.

Ася подняла голову. Посредине палаты стояла Шурочка.

— Что? — нетерпеливо спросила Екатерина Тарасовна.

— Умер! — тихо проговорила Шурочка и, бросившись на кровать, затолкала голову под подушку.

— Кто? — Асю охватил озноб, он шел от кончиков пальцев ног и пронзительным, противным сквознячком поднимался к сердцу. Страшась того, что она сейчас услышит, и зная, что именно это ей и скажут, она повторила:

— Ну, кто?

Шурочка приподняла заплаканное лицо и, всхлипывая, сказала:

— Господи, да Петрович же!

Остальная фраза дошла до нее отрывками:

— Не знаете… Операционный день… Пять часов… На столе… задохся… не могли..

Откуда-то издалека она услышала показавшийся ей чужим крик: «Не может быть!» — и в то же мгновенье потолок закрутился, обрушился, что-то тяжелое ударило по голове — потеряв сознание, она упала.

— Пульс лучше, — услышала Ася знакомый голос и, открыв глаза, увидела склонившееся над ней лицо Анны Георгиевны. Тут же стояла Варенька со шприцем в руках.

— Выпейте-ка это, — беря из рук сестры мензурку с лекарством, проговорила Анна Георгиевна.

Ася покорно выпила, откинулась на подушки и, закрыв глаза, пробормотала:

— Спать хочется.

— Вот и хорошо: поспать вам не мешает, — сказала Анна Георгиевна.

Тетя Нюра жалостливым голосом заговорила:

— Ох, и жаль хорошего человека. Жить бы еще Петровичу да жить.

Ася, вздрогнув, открыла глаза. Широкие брови Анны Георгиевны сошлись у переносицы, она тихо проговорила:

— Варенька, последите за пульсом, — и вышла.

Оглянувшись на дверь, Шурочка спросила:

— Варенька, правду говорят, что Анна Георгиевна была против операции?

— Не знаю. Меня в эти дела не посвящают. — Варенька хмуро смотрела в сторону.

— Вы-то еще не привычны, а я уж нагляделась на покойников-то.

— Не надо об этом, Анна Семеновна. Поговорите лучше о другом, — сказала Екатерина Тарасовна.

Но говорить о другом не хотелось.

Все тоскливо молчали.

Не слышно голосов и из соседней палаты.

Асю не покидало ощущение, что все это кошмарный сон и стоит сделать над собой усилие — она проснется и все будет по-прежнему. Она выйдет в коридор, увидит Петровича, а вечером, перед сном еще долго будет доноситься из-за стены знакомый глуховатый голос. Неужели больше его не услышит? Как дико привыкать к мысли, что хороший человек, еще молодой, — ушел из жизни, замолчал навсегда. Если бы можно было вернуть вчерашний вечер, она вышла бы к нему и говорила, говорила бы с ним…

Почему его не спасли?!

Перед ужином, прогуливаясь с Людой по скверу, думала все о том же и вслух произнесла:

— Это ужасно! Рабочий сломает станок, машину — его судят. А хирург зарезал человека — и ничего. — Ее душили жалость и злоба. Она живо представила, как Александр Петрович, стоя у обочины и дотронувшись носком ботинка до травы, сказал: «Трава тоже хочет жить». Как же он-то, наверное, хотел жить! Эта мысль обожгла, и с захлестнувшей сознание яростью она воскликнула: — За это судить надо!

Люда долго понуро молчала.

— Если хирургов за смертность на операционном столе судить, никто не возьмется за операцию. Вот я хочу быть хорошим врачом. Но когда такое случается… Я чувствую себя в чем-то виноватой и такой беспомощной. Я ведь скоро сама начну. Я не боюсь, что вот так скажут: зарезала или залечила, а вот… — она не договорила. Шла опустив голову, глядя под ноги.

— Правда, что Анна Георгиевна была против операции?

— Да, против. Ася, я не имею права рассказывать, Ты понимаешь — никто не должен знать. Ты думаешь, все так бесследно проходит? Тот случай с Эллой Григорьевной. Ты заметила, что она не появляется?

— Да, да.

— Она больше у нас не работает. Только, пожалуйста, никому не говори, мне самой по секрету сказали. Было собрание. Очень бурное. Старик профессор так разволновался… Плохо с сердцем, предынфарктное состояние. Тебе, наверное, теперь все врачи кажутся плохими?