Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

— А можно?

— Вообще-то нельзя. Но до обеда еще три часа. Никто и не узнает.

— Влетит от мамы. Куда бы нам махнуть?

— Махнем в лес! А? Ну, Юрка, пожалуйста.

— Идет!

Сидя рядом с ним в машине и прижимаясь щекой к его плечу, она спросила:

— Я очень похудела?

— Нет… Не очень…

— Почему ты не прислал мне телеграммы?

— Не хотел, чтобы ты волновалась.

— Знаешь, я чувствую себя школьницей, сбежавшей с урока.

— Ты всегда была маленькой девочкой.

— Вот именно — была! Я столько за эти два месяца, столько пережила, что самой себе кажусь старухой.

Она принялась, все время сбиваясь, рассказывать о больнице.

— Понимаешь, умер на операционном столе один больной… Необыкновенный человек… он… он… — Ася вдруг увидела тоскующие глаза Петровича и не выдержала — заплакала навзрыд.

— Ну, вот, этого еще не хватало, — произнес Юрий. — Забудь ты хоть на час об этой проклятой больнице.

Они остановили машину у березовой рощи и, наказав шоферу ждать их, пошли по дороге, уходившей в глубь леса.

После грохота города и свиста ветра за стеклами машины — вдруг лесная тишина. Кругом березы… березы… Белоствольные, с чуть зеленеющими тонкими косами. В дорожных выбоинах черные зеркальца луж отражают и синеву неба, и пышные облака, и вязь берез. Всюду, раздвигая прошлогодние листья — сухие и потемневшие, буйно лезла новая трава. Робко проглядывали подснежники. А запахи! Бог мой, какие запахи в лесу! Пахнет всем сразу: талыми водами, прелью, травой, клейкими почками и весенним тихим ветром, что запутался в вершинах деревьев.

Ася шла зачарованная, опьяненная.

Еще в машине муж несколько раз повторял: «Мне необходимо о многом поговорить с тобой», — а сейчас он молчал. Ася снизу взглянула на Юрия, и ее поразило хмуро-озабоченное выражение его лица.

— У тебя неприятности?

— Нет, что ты! Все хорошо. Лучше, чем я ожидал, — он горько усмехнулся. — Все, кроме твоей болезни. Но ты ведь справишься, девочка?

— Справлюсь. Тебе мама сказала об операции?

— Да. Я уже говорил с врачами. Ты обязана сделать все, чтобы поправиться.

— Я сделаю. Вот увидишь.

Он прижал к груди ее локоть.

— Я только боюсь, чтобы ты не промочила ножки.

Ася почувствовала себя непростительно счастливой и засмеялась.

— Ты что?

— Просто так… Хорошо!

— Да-а-а… — растерянно протянул он.

Они шли молча.

Но скоро в голове противно застучали молоточки. В ушах зазвенело. Ноги налились свинцовой тяжестью.

— О, черт! Тебе плохо?!

Между двумя деревьями Юрий устроил «кресло», подложив свой макинтош.

— Посиди, отдохни. Ты такая слабенькая, нельзя было тебя сюда привозить.

— Что ты! Сейчас все пройдет. Вот видишь, мне уже лучше. Юрка, где ты достал мимозы?

— Привез из Москвы. Проводницы воду меняли. Я сказал, что везу для жены. Ты не разговаривай. Отдышись сначала. У тебя ужасная одышка.

Несколько минут он как-то странно, пристально смотрел на нее.

— Нет, нет, я не могу. Это какая-то вивисекция, — произнес он чужим, отчаянным голосом и, упав перед ней, обнял ее колени и уткнулся в них лицом.

— Что с тобой?! — испуганно спросила Ася, безуспешно пытаясь заглянуть ему в глаза.

— Прости. Нервы. Меня так все это мучит, — произнес он, поднимаясь и избегая ее взгляда. — Ты посиди здесь, а я пригоню машину.

— Я одна не останусь. Ни за что!

— Боишься? Может повториться это? Что тогда… после премьеры?

И хотя Ася ничего не боялась, она кивнула. Они так мало были вместе. Надо было дорожить каждой минутой.

Возвращались медленно. Часто останавливались, и он притягивал ее к себе за плечи и целовал в висок.

Ночью, просыпаясь, Ася осторожно дотрагивалась до мимоз и подносила руки к лицу. Руки пахли лесом. Улыбаясь, она закрывала глаза. Видела лесную дорогу, Юрия и себя.

Юрий обещал прийти в одиннадцать, сразу после врачебного обхода. Ася долго сидела перед зеркалом, стараясь как можно лучше уложить свои пышные каштановые волосы.

— Ох, и любит, видать, муж, — сказала Шурочка. — Вы с ним пара.

Ася промолчала. Через двадцать минут увидит Юрия.

— А почему вы на разную фамилию? — продолжала допытываться Шурочка. — Вы Арсеньева, а он — Заверин. Из-за диплома?

— Так получилось, — сказала Ася. Не объяснять же, что она оставила свою фамилию в память родителей.

Пять минут двенадцатого! Ася вышла в вестибюль.

Навстречу ей поднялась Агния Борисовна.

— А Юра? — стараясь скрыть разочарование, спросила Ася.

— Он в театре. Его вызвали. Пойдем, Асенька.

— Пойдемте, — равнодушно согласилась Ася.

Свекровь долго вздыхала, нюхала карандаш от мигрени, жаловалась на головную боль. Наконец Агния Борисовна засобиралась домой. Проводив Асю до подъезда, свекровь сказала:

— Я завтра приду.

— Хорошо.

«А Юра придет?» — хотела спросить Ася, но удержалась. Свекровь все не уходила. Поймав Асин вопросительный взгляд, она полезла в сумочку.

— Тут, Асенька, тебе письмо от Юрочки. — Агния Борисовна подала конверт, поцеловала Асю, прослезилась и, сказав «Благослови тебя бог», — наконец, ушла.

Ася поднялась на чердачную площадку и, присев на подоконник, распечатала конверт.

«Моя дорогая девочка, знай, что ни одну женщину в мире я не любил так, как тебя, и, конечно, никогда не полюблю…»

Ася оторвалась от письма и глянула в окно на зеленеющий тополь. «Асенька, все, что я скажу тебе сейчас, я хотел, я должен был сказать вчера. Но у меня не хватило мужества. Пусть я трус и прибегаю к бумаге, боясь объяснения с тобой с глазу на глаз. Ася, я люблю тебя и поэтому жестоко страдаю. Верь мне! Но мы должны расстаться. Да, должны! Пойми, для меня разлука с тобой — несчастье, не меньшее, чем для тебя. Я должен все объяснить. Меня пригласили в Ленинград. Ты хорошо понимаешь, что это значит для меня. Но в Ленинграде климат ужасный — он погубит тебя! И потом: хочу быть до конца честным перед тобой — я боюсь туберкулеза не потому, что боюсь физических страданий. Мои душевные муки сейчас, когда я пишу тебе эти строки, — куда сильнее! Нет! Я боюсь другого. Асенька, ты знаешь, что для меня нет жизни без театра. Ради него я готов пожертвовать всем, даже самым дорогим — любовью к женщине. С тобой я могу быть откровенным. Я не страдаю манией величия, но я не фарисей. Я буду, я стану большим артистом. Но если я заболею — все пропало. Мама тебе говорила — я с детства предрасположен к легочным заболеваниям. Да и что за семья: муж — жалкий актеришка и больная жена. Нет! Это не для нас.

Тебе надо долго и упорно лечиться. Я всегда буду помогать тебе… Но, Ася, я ничего еще не решил Решай ты! Как ты скажешь — так и будет! Я отдаю свою судьбу в твои руки. Независимо от того, что ты решишь, я и мама сделаем все от нас зависящее, чтобы ты могла лечиться. Я буду о тебе страшно тосковать. Но когда я вспоминаю переполненный зал и зрителей, которые слушают меня, сознание, что мой талант приносит столько радости людям, — несколько смиряет меня с той болью, которую я приношу не только тебе, но и себе. Еще раз прости меня. Решай, Ася! Знай — последнее слово за тобой! Завтра за ответом придет мама. Если ты остаешься со мной — я приду завтра вечером. Если нет, то нам не следует видеться — лишняя травма для обоих. И тогда послезавтра я лечу в Ленинград.