Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

Бабушка голосом совсем не бабушкиным, а другим сказала:

— Прости, Наташенька…

Нина взглянула на Катю, но та отвела глаза и решительным тоном заявила:

— Идем в детскую.

За вечерним чаем мама все зябко передергивала плечами под старенькой шалью, лицо у нее было усталое, веки красные. К великому удивлению Нины, мама закурила при бабушке, и бабушка ничего не сказала, словно это было самое обычное дело. Как будто сегодняшний день сделал их обеих главными.

Ночью Нине снилась барахолка, парень в плисовых штанах, огромная бабища. От страха она просыпалась.

Домнушка, она прежде стирала бабушке белье, предложила сменять вещи на продукты, и не в городе, а в деревне. Там у нее сестра живет, вместе с сестрой и походят, уже ее-то никто не обманет. С тех пор в семье Камышиных, особенно дети, с нетерпением ждали появления Домнушки. Как-то следом за Домнушкой из сеней шагнула маленькая фигурка, укутанная по самые глаза платком.

— Вот привела к вам поиграть, — сказала Домнушка. — Дочка моя. Разболакайся, Варюша.

Девочка — большеротая, лоб узенький, волосы чем-то густо напомажены — смотрела исподлобья, недоверчиво. Но зеленовато-карие, под черными бровями глаза хороши.

— Варюша будет вашей новой подругой, — сказала бабушка, — играйте с ней и не обижайте гостью.

Варя, войдя в столовую, присела на край дивана.

— Ты учишься? — спросила Катя.

Варя отрицательно помотала головой. Бабушка так «мотать» им не разрешала.

— Тебе сколько лет?

Они удивились: двенадцать — ровесница Кати, а такая маленькая.

— У тебя книжки есть? — спросила Нина.

— Кого?

— Надо говорить не «кого», а «что», — поправила Катя.

Варя покраснела и ничего не сказала. Нине стало ее жаль.

— Ты к нам еще придешь. Ладно?

— А кто его знат.

Варя так и просидела на краешке дивана, сама ни о чем не спрашивала, украдкой разглядывала игрушки, книги, комнату. Сестрам она не понравилась — скучная какая-то. Но все же они обрадовались, когда Домнушка, уезжая в деревню, привела к ним Варю. Привезла она на саночках два ведра картошки и овсянки на кашу.

— Не отказывайтесь! — заявила Домнушка. — В случае чего не обернусь — Варюша поживет у вас. Откель еще и на нее харчей доставать. Пошла на базар хлеба купить — фунт семнадцать тысяч. Думаю, ладно, обожду маленько, может, какой красноармеец на махорку выменяет. Через час прихожу, а уже двадцать тыщ просят. Сейчас заглянули, а он, хлебушко наш, уже двадцать пять тыщ! Ну, креста на людях нету!

Домнушка уехала. Вечером, когда бабушка ушла в церковь, Варя удивила сестер, неожиданно спросив:

— А танцевать кто из вас умеет? Ага, не умеете!

— Краковяк немного, — сказала Нина.

Варя пренебрежительно фыркнула, ловко скинула пимы, приказала:

— Подайте платочек, — выхватив у Натки платочек, она дребезжащим, но верным голоском запела: — Ты, старуха, на носок, — легонько побежала на носках, — ты, старик, на пятку, — тут Варя прошлась на пятках, — ты, старуха, как-нибудь, я старик, вприсядку. — Прыгала, как мячик, чулки на ней рваные — только голые пятки сверкают.

— Ты хорошо танцуешь, — похвалила Катя.

— А я и по-другому умею. — На цыпочках Варя поплыла по комнате, проделывала какие-то замысловатые движения, сгибалась чуть ли не до полу, крутилась на одной ноге, потом вдруг распласталась на полу.

Сестры кинулись ей на помощь.

— Это же помирающий лебедь! — Варя смерила их презрительным взглядом. — Что, не видите?

Запыхавшаяся Варя уселась на диван.

— Где ты так научилась танцевать?

— А у меня сестра артистка.

— Ты не врешь? — строго спросила Катя.

Варя молча повернулась к иконе и перекрестилась.

— Она с вами живет?

— Не, в великий пост приедет на гастроли.

Слово «гастроли» окончательно сняло подозрения, и Варя в глазах сестер выросла необычайно.

— Мы никогда не были в театре, — вздохнула Катя.

— Давайте играть в театр, — предложила Нина.

В столовой устроили сцену. Для зрителей поставили стулья в детской. Вместо занавеса — двери. Выступали все по очереди. Первой «сцену» предоставили Варе.

— Знамынытый ыврапыйскый таныц каныкан в исполнении звызды сызона Варвары Нежной! — объявила она.

Варя задирала ноги, так что были видны залатанные штанишки, гримасничала и пела песенку, за которую однажды Натка отстояла час в углу.

— Ах, шарабан мой, американка, — пела Варя, как-то странно закатывая глаза, — а я девчонка, да шарлатанка, ах, шарабан мой, шааарабан…

— По-моему, этот танец неприличный, — сказала Катя.

— Это кордебалет. Много вы понимаете, — фыркнула Варя.

Кате нечего было возразить, что такое «кордебалет», сестры не знали.

— Теперь ваша очередь, а я погляжу, — не без вызова сказала Варя.

Катя назидательным тоном прочитала басни Крылова, Натка спела «Травка зеленеет»; стараясь доходить на Варю, она закатывала глаза. Катя ее одергивала: «Не кривляйся».

Свое выступление, или гастроли, как она объявила, Нина оставила напоследок. Закрыла дверь на крючок — пусть не видят приготовления: обмоталась простыней, обсыпала маминой пудрой лицо, чтобы «как мертвец», и только потом распахнула дверь.

— Все васильки, васильки, красные, желтые всюду, — замогильным голосом декламировала Нина. — Видишь! — взвизгнула она и, снизив голос почти до шепота, выдавила — Торчат на стене. Слышишь! — (снова визг) — Сбегают по крыше. Вот подползают ко мне, — тут Нина подпрыгнула, — лезут все выше и выше! — завопила она и шарахнулась в сторону, сделав вид, что лезет на стену.

Натка, закричав: «Я боюсь, я боюсь!» — бросилась к Кате.

— Ну тебя, перестань! Только Натку испугала, — рассердилась Катя.

Нина обиделась на сестер. Одна Варя одобрила, а все потому, что сестра артистка.

Варя стала постоянной гостьей, приходила в субботу, и, как только бабушка отправлялась в церковь, дома начиналось светопреставленье: все сдвигалось со своих мест, цветы ставили на пол — «будто сад». Разыгрывали пьесы, придумывала их Нина. Пьесы назывались «Княжна Джаваха», «Спящая красавица», «Мцыри», в зависимости от того, что в это время Нина читала.

Но лишь раздавался церковный благовест — вещи водворяли на свои места, все четверо чинно усаживались за стол с раскрытыми книгами. Бабушка говорила: «Так и надо себя вести во время всенощной». Катя мучилась: «Обманываем бабушку».

Потом игры в театр прекратились. Сестры дружно заболели корью. От скуки они постоянно ссорились. Днем еще ничего, а вечерами хоть плачь, только ведь не поможет. Длинный-предлинный вечер начинается с сумерек, с противных сизых сумерек, которые в четыре часа дня уже ползут через обледенелое окно, прячутся по углам.

— Хотите, я буду сочинять? — как-то спросила Нина.