Георгий Черчесов - Испытание

Горечь, горечь, горечь, — и с ними страдания, нравственные и физические, обрушились на молодого, подающего большие надежды адвоката. Но не первое поражение, как думали более опытные коллеги Тонрада, явилось причиной его замкнутости и нежелания браться за новые дела, а внутренние муки при мысли, что все твои праведные мечтания неосуществимы, что во Дворце правосудия меньше всего думают о справедливости. Бессилие, что овладевало им, когда он провожал глазами опечаленных приговором его подзащитных, ни в чем не повинных жертв неправомерности и ухищрений верткого, хитрого Притла, эта немощность утвердить правду отравили его сознание и заставили бежать из серого здания.

Приближаясь к кабинету, берясь за замысловатые нарезные дверные ручки, мистер Тонрад чувствовал, как весь он вновь напрягся, мысленно ведя давний, безмолвный спор со своим учителем.

Секретарши не было в приемной. Тонрад вспомнил о своей вине перед мисс Мэнфи, которую он должен был поставить в известность о своем намерении отправиться в Европу, чтобы заняться наукой. Но разговор не состоялся, и вина в том огромного здания, в которое он поклялся больше не входить. И это хорошо, что Мэнфи нет в приемной, ибо один ее взгляд заставил бы Тонрада потерять уверенность в себе, а ему надо предстать перед Притлом сильной личностью, человеком, познавшим жизнь и ее проявления в обществе. Он рано радовался отсутствию Мэнфи, ибо первое, что ему бросилось в глаза, когда он открыл дверь в кабинет Притла, были стройные ноги с бесстыже оголенными коленками, что выглядывали из-под стола, на котором стояла пишущая машинка. Он видел, как вздрогнули эти ножки при скрипе двери, как секретарша старалась освободиться от объятий Притла, стоявшего за ее спиной. Тонрад улыбнулся в ответ на свирепый взгляд учителя, не успевшего убрать свои руки с прекрасных плеч девушки. Развязно плюхнувшись в кресло, Тонрад беззаботно улыбнулся:

— Европа горит в огне, не сегодня — завтра и мы будем втянуты в эту бойню, а они… лобзаются!

— Ты грезишь наяву, Тонрад, — серьезно заявил Притл. — Мы трудимся над обвинительной речью.

— С таким усердием? Если бы трудились над защитительной; речыо, я бы мог еще понять ваше любвеобилие…

— Защитительные речи я сочиняю с другими, — гневно блеснула глазами Мэнфи.

Притл выбросил вверх руку точно на процессе:

— Браво, мисс Мэнфи! Вы утерли нос этому адвокатишке! Ничто так не обижает женщину, как невнимание. Ничто так не сердит, как неожиданное исчезновение любимых. И в этом смысле Тонрад уловил в ее резкости желание унизить его, вызвав в нем подозрение, что и во времена их теплых отношений он был у нее не один. Это было равносильно объявлению войны, и Тонрад так и воспринял ее реплику.

— Точно, мистер Притл, крыть мне нечем, — ровным пренебрежительным тоном согласился он. — Вы, мисс Мэнфи, с поразительной краткостью высказали свое философское кредо.

Стараясь замять неловкость, Притл схватил со стола листки бумаги и забегал по кабинету, читая текст обвинительного акта:

— Послушайте. «Это вопиющее убийство не имеет себе равных в практике юриспруденции. Убить ни в чем не повинных людей — умом непостижимо. Но — увы! — это случилось. И не в какой-нибудь отсталой стране, а у нас, в центре цивилизации — в Соединенных Штатах Америки. Я уже тридцать два го да расследую уголовные преступления и смею утверждать, что до сих пор ни разу не видел… — он вспомнил что-то, заговорщически остановился перед столом, бросил кокетливый взгляд на очаровательные ножки мисс Мэнфи и продолжил: — Ни разу не видел ничего подобного!»

«Ага, вот оно как было, вот какова была прелюдия к поцелую», — догадался Тонрад. Заметив его усмешку, Мэнфи гордо вскинула голову и нарочито громко, вызывающе проговорила:

— Вы льстите мне, мистер Притл, — и Тонраду стало ясно, что эта фраза прозвучала в кабинете во второй раз.

Притл, погрозив ей пальцем, повернулся к Тонраду:

— Я жалею, что не пощадил вашу молодость. Но я таков: в деле думать только о деле, которое не терпит снисходительности. Кстати, об этом я и пишу далее. Вот: «Государство, общество держатся на законах. Уничтожьте их, — и общество станет ареной ожесточенных битв жадных людей, стремящихся отхватить у своего ближнего землю, дом, собственность, жизнь… Закон должен беспощадно карать преступника. И этот процесс должен со всей очевидностью показать, что закон стоит на страже общества, а преступник, беря в руки оружие, пусть знает: пощады ему не будет!» Прекрасные слова. Вы хотите возразить, мистер Тонрад?

— Я пришел помочь вам. Я знаю, откуда родом ваш подшефный.

— Преступник — вы хотели сказать, — резко возразил Притл. — Увидите, у него и внешность ужасна. Да еще эта лохматая шапка! Он отказался сменить свое одеяние на арестантский халат. Я позволил ему. Пусть все воочию убедятся, что это дикарь.

— Я видел этих людей на их родине, — сказал Тонрад, — и смею заверить вас, что они благородны и разумны.

— Узнаю вас, мой лучший ученик! — воскликнул Притл. — Иметь свое собственное мнение, отличное от других, — эт© всегда руководило вами. «Благородны и разумны». Милый Тонрад, не один век еще пройдет, прежде чем цивилизация проникнет во все уголки земного шара. Я всегда гордился вами, мистер Тонрад. Но что с вами случилось? Вы не брались за выгодные процессы, которые несложно выиграть и которые, несомненно, дали бы вам имя и деньги. Исчезаете из общества на целую вечность, отправляясь в сомнительные путешествия.

Тонрад уловил на своем лице взгляд Мэнфи, с интересом ждавшей его ответа учителю. Он чуть помедлил. Поймут ли они его? Впрочем, Притл и не сделает попытки. Но вот Мэнфи… Ему стало важно, чтобы она поняла, почему он так неожиданно покинул ее и Америку. И, обращаясь к учителю, Тонрад собственно говорил Мэнфи:

— Мистер Притл, вам никогда не приходила в голову мысль, что у нас есть божок, который управляет всеми нашими поступками? Нам кажется, что мы свободны и справедливы, что мы бьемся за то, что считаем правым, отправляем в тюрьму преступников, оправдываем невиновных. Все это мы делаем по своему убеждению. Нам кажется, что это так, а на самом деле нами кто-то руководит, кто-то нас подталкивает.

— Служителям Фемиды никто не волен указывать, — назидательно, точно перед ним сидел прежний его ученик, сказал Притл.

— Никто не вмешивался в наши дела, но у меня уже тогда возникло ощущение, будто я пешка в чьих-то руках.

— Ые желаете ли вы сказать, что законы наши несправедливы? Отбросьте сентиментальность. Преступниками становятся и люди, не лишенные обаяния. Бойтесь жалости, мистер Тонрад, иначе вы ничего не добьетесь в жизни.

Пет, они не поняли его, ни мистер Притл, ни мисс Мэнфи, которая смирилась с этим миром, ибо он дает ей, женщине с броской внешностью, свои преимущества.