Георгий Черчесов - Прикосновение

— Нашла себе аллею для прогулок, — проворчал Рубиев и предложил ей: — Хочешь, вместе гулять станем?

Она не поняла его намека, сказала:

— Я не всегда одна бываю… Иногда с Серафимой гуляем…

— С Серафимой? — засмеялся Рубиев и шутливо толкнул ее плечом, так что она уперлась другим в Руслана и быстро выпрямилась.

Ее испуганное движение заметил и Рубиев. Заметил и снова рассмеялся.

— Та-ак, — сказал он многозначительно и поднялся. — Я пойду, а вы уж тут вдвоем посидите, помолчите. — Добавил: — Повоздействуй на него, Кать, совсем его тоска заела.

Он ушел, а они остались наедине. Сидя от нее в каких-то десяти сантиметрах, Руслан почувствовал, как напряглась Катя. Она, стараясь не дышать, будто пыталась доказать самой себе, что ничего особенного нет в том, что она рядом с тем, кого спасла несколько дней назад, а потом вдруг на него наговорила командиру… Сидела, будто ничего этого не было. Но сама-то она чувствовала себя виноватой, и эта вина заставляла ее напряженно ждать, что скажет он. Слышно было, как лезвие ножа вонзается в кору ветки… Потом она осмелела, попыталась украдкой рассмотреть выражение лица Руслана в темноте, ей это не удалось. Но его спокойствие подействовало на нее, и, вздохнув, она заговорила:

— Я не думала, что Крючков вам скажет… Я же рассказала ему, потому как поняла, вы не в себе от горя. Я просила его пока не посылать вас на задание. А он мне ничего не ответил, а вам вот так… Некрасиво это. Некрасиво! — горячо заявила она. — В другой раз я не стану с ним откровенничать. Сама я к вам постеснялась подойти, потому что вы стали сердитый. У меня здесь никого близкого нет, кроме него. Он всех нас в деревне знал: и мать мою, и братьев, и сестру, потому как с батей вместе они в райфо работали. Никогда больше ничего ему не скажу! — решительно заявила она.

Так и повелось: каждый вечер Катя появлялась у блиндажа и, не спрашивая разрешения, пристраивалась на бревне, рядом с Гагаевым. Конечно, это невозможно было скрыть от партизан, и вскоре Руслан стал замечать на себе любопытные взгляды. Строго на него поглядывал и командир. Пронизывал его свирепым взглядом, но ничего не говорил. А если бы и сказал, то Руслан мог с чистой совестью ответить ему, что не чувствует за собой в отношении Кати ничего такого, за что мог бы получить нагоняй.

Говорить, что он ухаживал за ней, — значило сказать неправду, ибо у него вначале и в мыслях не было этого. Может, потому, что он никак не мог отойти от своей хандры. Но верно другое: с Катей Руслан не мог вести себя так, как с другими.

Казалось, что она впитывает в себя каждый взгляд, каждое слово и старается запомнить все на всю жизнь.

Надо ли говорить, что Руслан вскоре уже ждал встреч с нею? Он начинал нервничать, если она по какой-либо причине вдруг задерживалась. Ему не хватало ее. Она научилась молчать с ним, и они сидели рядом в темноте друг с другом, порой часами не произнося ни слова. Он стругал, она сидела и думала о чем-то своем. Он уже знал каждый ее жест.

В то время взрывники все чаще уходили из отряда на два-три дня. Возвращаясь, Руслан знал, что вечером не он, а она будет первой на месте их свидания. Однажды, рассказывая о том, как они брали «языка» в деревне, Руслан заметил, что она приблизила к нему свою головку… Он даже чувствовал прикосновение ее светлых кудрей. Она заглядывала ему в глаза, прислушивалась к его дыханию.

Катя склонила к плечу Руслана голову, и он, скорее по привычке, чем желая того сам, положил ей на спину руку. Она сжалась от прикосновения, но промолчала. Так его рука весь вечер и пролежала на ее спине. А в другой раз, провожая ее к женскому блиндажу, Руслан остановился возле сосны. Она тоже замерла. Он ее неожиданно обнял. Для него неожиданно, ибо она этого давно ждала. И когда Руслан ее поцеловал, она инстинктивно прижалась к нему. Ей и в голову не приходило, что он может переступить ту, последнюю грань. Попытайся он — она сочла бы это чудовищным, ибо в ее представлении близость была возможна только после свадьбы…

Через несколько дней их группа попала в засаду. К счастью, по какому-то невиданному наитию Рубиев заметил пулемет в кустах раньше, чем немцы открыли огонь. Он дал очередь из автомата по кустам, сразил наповал пулеметчика, и это их спасло. Не скоро первые автоматные очереди немцев прорезали воздух. Отходить: пришлось короткими перебежками, поочередно… Руслан вдруг поймал себя на мысли, что боится получить порцию свинца в спину. Боится! Он ахнул, ибо давно уже этого страха не испытывал. Боится… Значит, он хочет жить… Боится… Выходит, что с ним что-то произошло. Но что? И тут перед ним всплыло лицо Кати… Катя? Она? Из-за нее это?..

Руслан бежал, потом останавливался, подстраховывал огнем Рубиева, опять бежал и все чаще ловил себя на мысли, что хочет живым выйти из засады. Да, он опять хочет жить и видеть каждый день свою Екатерину. Целовать ее лицо, держать в руках ее руку, видеть, как она слушает его, как за него волнуется… И чувства стали подчиняться разуму. Ослабла боль от выстраданного, ушла отчаянность. Он хотел жить… Он хотел быть рядом с Катей…

И вот ему стало казаться, что теперь все будет хорошо, что все невзгоды позади, наступил тот день, который опять — в который уж раз! — перевернул всю его жизнь.

…Мысли, мысли… Они опять унесли Руслана далеко… Неужто все началось с вопроса о любви?.. Была ли у него, Руслана, настоящая любовь? Была, Майрам, была любовь и у него. И имя ее — Катя, Екатерина… И понял он это, расставшись с девушкой.

В дверь постучали. Тотырбек недовольно покосился на заглянувшего в комнату Кемала Кадаева.

— Товарищи! Наконец-то к нам прибыл долгожданный гость из домоуправления! — провозгласил сосед и пропустил мимо себя невысокого полного мужчину с одутловатым лицом.

— Я… — начал было он, проворно открывая толстую затрепанную домовую книгу.

— Э-э, нет, — вмешался Кемал. — Я вас представлю. — И он назвал гостя: — Василь Петрович!

— Я, — опять попытался вступить в разговор представитель домоуправления, но Кемал и на сей раз опередил его, выкрикнув:

— Он уточняет состав семей!

Василь Петрович важно кивнул головой.

— Наконец-то приступают к сносу нашего урода-коротышки! — радостно засмеялся Кадаев. — Скоро и мы будем жить по-человечески! С ванными, теплыми туалетами. Скоро! Скоро пойдет на снос этот дом с подгнившими стенами!

Раскрыв на столе домовую книгу, Василь Петрович ткнул в Тотырбека карандашом:

— Сколько вас?

Кемал зашелся в смехе, замахал руками:

— Это не наш! Не наш! И этого вы уже записали, — кивнул он на Майрама. — А в данной конуре проживает вот кто, — показал он на Руслана. — Один-одинешенек! Да-да, всего один жилец в комнате. — И он заохал, похлопал по плечу Руслана. — Жениться надо было, глядишь — и двухкомнатную выделили бы. А теперь все! Опоздал! Теперь, как ни крути, кого из начальства ни подключай на помощь, больше однокомнатной никак не получится!.. Жаль…