Сергей Снегов - Река прокладывает русло

— Местная наша знаменитость — Катюша Яковец Страх, как за ней увиваются! Но не рекомендую засматриваться: ухаживание за Катей похоже на реку в пустыне — питать ее нечем, она иссякает в песках. Лучше скажите, как ваши дела?

Они шли по коридору второго этажа, где помещалось управление фабрики. Коридор походил на улицу — по нему мог свободно проехать грузовик. И шумно в нем было, как на улице: спереди и сзади хлопали двери, у стенных газет толпились кучки громко разговаривающих читателей. В воздухе смешивались острые запахи флотореагентов и щей: коридор в конце раздваивался — направо вел в столовую, налево — в химическое отделение фабрики. Лесков рассказывал о последних лабораторных новостях. Склонный к философствованию, Лубянский находил в его планах подтверждение общих законов. Он и сейчас — за это короткое время, что они шли от диспетчерской до кабинета Савчука, — успел развить целую теорию, как добиваться успеха.

— Безгранична только пустота, все великие люди умеют себя ограничивать, — утверждал он с увлечением. — Так учил Гегель, так думал Гете, так писал Маяковский: «Но я себя смирял, становясь на горло собственной песне». Самоограничение и концентрация сил на решающем участке — таково главное условие победы. Еще в древности высмеивали тех, кто растекался мыслью по древу. Тем более важен этот закон в технике. У нас, к сожалению, этого не понимают. В вузах твердят о диалектике, а в жизни предпочитают более привычную метафизику. И знаете, почему? Диалектика всегда оригинальна, она немыслима без нового — таково ее существо. А метафизика шаблонна. Шаблон, конечно, спокойней. Великий шаблон — вот символ веры наших заводских деляг и плановиков, этих особенно. Подождите, вы еще с ним столкнетесь!

Закатов с изумлением смотрел на возбужденного от остроты своих мыслей Лубянского. Закатов был широко образованным инженером, но он и не подозревал, что можно так обобщать простые производственные вопросы.

К Савчуку, как вечерами к Кабакову, входили, минуя секретаршу, — она даже не смотрела на посетителей. Самого Савчука часто не бывало, но кабинет всегда был заполнен народом — кто поджидал директора, кто писал за его столом, кто просто отдыхал, привалившись к спинке дивана. Бывали дни, когда Савчука выживали из его кабинета: там заседали смотровые комиссии, писали плакаты. Добродушный директор переезжал на время к главному инженеру или устраивался в центральной диспетчерской. Звонить по его аппарату считалось безнадежным делом: телефонистки отлично знали, что сам директор редко снимает трубку, вероятней всего, это посторонний — «дело не к спеху». Савчук только качал головой и посмеивался: «Ат, черти, знают, что ты звонишь, Василий Петрович! Ну и глаз у этих девок, по проводу видят!»

На этот раз Савчук был на месте. За вторым столом, торцом упиравшимся в его стол — это была обычная во всех кабинетах комбинация в форме буквы «Т», специально для совещаний, спорила группа людей, склонившихся над чертежом. Савчук указал на свободные стулья рядом с собой.

— Давайте сюда, автоматика! Очень хорошо, что явились. — Один из рассматривавших чертеж поднял голову и возмущенно уставился на директора. Савчук продолжал шепотом, опасливо косясь на стол — Тут у меня техническое совещание. Ну, мы тихонько.

Лубянский доложил:

— Опытная партия регуляторов смонтирована, результаты неплохие. Думаю, если остальные окажутся не хуже, дело у нас пойдет.

Савчук вздохнул.

— Плетется у нас дело, а не идет — за полгода четыре смонтированных регулятора.

Лесков подал директору график работ.

— Новый план монтажа и наладки, Павел Кириллович. С этого месяца наваливаемся на фабрику всем коллективом. Одно нас беспокоит: сумеете ли вы ежемесячно выплачивать тысяч двести — двести пятьдесят?

Савчук, надев очки, внимательно просматривал график. Один из споривших в сердцах ударил кулаком по столу. Савчук, оторвавшись от чтения, посоветовал:

— Зачем шум, товарищи, возьмите чертеж и уточните на месте.

Спорящие стали скатывать ватман и, громко препираясь, удалились из кабинета. Савчук, усмехаясь, покачал головой.

— О пустяке без ругани договориться не могут. Народ!

Он широким движением подписал график и протянул его Лескову.

— План ничего, невредный! — сказал он одобрительно. — Ну, а деньги — против работы. Сделаешь на двести тысяч — получишь двести тысяч. Так у нас, дорогой Александр Яковлевич.

Это было не совсем то, чего ожидал Лесков, но он не стал спорить. Савчук повернулся к Лубянскому.

— А с тобой, Георгий Семенович, разговор особый! Боюсь, всыплют тебе на партсобрании — Ясинская кое-что подготовила, — будешь вертеться, как карась на сковороде. План месяца пошатнулся, и, по всем данным, твоя вина.

Лубянский стал оправдываться. Он обвинял дробильное отделение, флотаторщиков, упомянул и работы по автоматизации.

— Оправдания твои — философия, — сказал Савчук с досадой. — Из самой лучшей философии металла не выплавишь. Ладно, скажешь об этом на собрании — дадут тебе ответ.

В коридоре Лубянский сказал с горечью: — Вот они, мастодонты наши, им на все наплевать, только бы план на полпроцента не пошатнулся. Что им до технических революций, до уничтожения ручного труда? И с такими людьми приходится работать! — Лицо Лубянского стало злым, он мстительно проговорил: — На этот раз, думаю, ошибутся — не так пройдет партсобрание, как наши вельможи планируют в своих директорских кабинетах.

Лесков подумал о том, что на фабрике проблемы автоматизации обсуждаются на открытых партийных собраниях, а на заводе даже секретарь партийной организации, техник по профессии, не пожелал ими заинтересоваться. Видимо, дело было в Савчуке: этот человек не похож на Крутилина. Пусть Лубянский и ругает его мастодонтом, все же Савчук чуток к новому. Лесков возразил Лубянскому:

— Знаете, я сравниваю медеплавильный завод и вашу фабрику. Различие огромное. Мне кажется, при всех трудностях вам здесь легче работать, чем пришлось бы там.

Лубянский покачал головой:

— Вам только кажется так, Александр Яковлевич. Косных работников и здесь хватает. И, что самое удивительное, молодежь, которой полагалось бы пылать задором, еще инертней наших стариков. Возьмите эту Ясинскую, с которой вы сегодня имели несчастье познакомиться. Она всегда такая, ей безразлично, что творится вокруг, лишь бы на ее маленьком участке не создавалось трудностей.

Лесков задумчиво сказал:

— Правильно, наши результаты ее не восхищают.

Лубянский заверил его:

— И не только результаты. Я вообще не знаю, что или кто ее восхищает. Как вы, вероятно, уже заметили, она довольно хорошенькая, хотя и уступает в этом Кате, но удивительно вредный человек! Вы еще познакомитесь с ней поближе, радости будет немного, поверьте!