Сергей Снегов - Река прокладывает русло

Он слышал со стороны свои слова, беспричинно грубые, но не мог сдержаться. Он не смотрел на девушку, чтобы выражение обиды — оно, несомненно, должно было появиться на ее лице — не заставило его замолчать, прежде чем он выскажется. Девушка в самом деле обиделась. Она ответила, что кроме беспокойства, они, флотация, пока еще ничего не видят от регуляторов.

Лесков поймал взгляд девушки: теперь она смотрела внимательно и хмуро, как смотрят на человека, от которого ждут только плохого. Он покраснел, отвернулся от нее и сказал Закатову, что нужно двигаться дальше: тут его больше ничто не интересует.

— Сережа! — строго проговорил Закатов. — Иди и вкалывай! И чтобы без трепотни! Сегодня пустить всю шестую секцию!

— Есть без трепотни! — ответил Селиков и, взяв девушку под руку, пошел вместе с ней. Они не торопились и громко смеялись. Селиков распоряжение «без трепотни» понимал своеобразно. Лескову казалось, что девушка смеется слишком громко, похоже, она мстила этим за его, Лескова, грубость с ней.

Бахметьев остался на месте. К нему по лестнице поднялся измельчитель — рабочий с хмурым лицом.

— Чего тут у вас, дядя Федя? — поинтересовался он. — Что-то начальства навалило.

— Автоматчики это, — отвечал Бахметьев. — Регуляторы осматривали. Всю фабрику на приборы планируют. С нас начнут, а там пойдут дальше.

— Значит, автоматы, — сказал измельчитель мрачна — Нас, выходит, побоку. А у меня, к примеру, четверо ртов. Это как, по-твоему?

— Ну ладно, понес! — добродушно сказал Бахметьев. — Чего раньше горя плачешь? Я тут с начальником толковал: нужда, говорит, в рабочих руках. Почему мы, говорит, бессловесную машину вместо человека монтируем? Человек у нас в дефиците. Всех, кто освободится, отправят на расширение производства.

Измельчитель, однако, не был убежден. Нарисованная дядей Федей картина казалась хорошей, но житейский опыт подсказывал, что все это не так просто, как излагал дядя Федя. Рабочий проговорил хмуро:

— Ладно, поживем, пожуем. А пока, Федя, ты регулятор этот отключи: я пойду нагрузку добавлять, а то с твоими автоматами и вовсе в трубу вылетишь! Через час Алексею принимать смену — надо сдать все в аккурате.

Селиков, проводив Надю, вернулся к своим регуляторам. Он торопился: начальство, а потом Надя отняли у него много времени. Около Селикова, с восхищением следя за его уверенными, точными движениями, по-прежнему вертелась черноглазая девушка в мужской перепачканной брезентовке. Ему было не до нее, но уважение и страх, с каким она всматривалась в кривые, вычерчиваемые прибором на диаграмме, позабавили его. Он поинтересовался, скосив на нее глаза:

— Ну, а имя тебе как, хорошенькая?

Она ответила с живостью:

— Маша, а что?

Селиков тонко изучил науку обращения с женщинами. Он заметил грубовато и внушительно:

— Как Маша, так… хорош человек!

Она возразила, вспыхнув:

— Ну, прямо! Тоже еще скажете!

Он с головой влез в шкаф с приборами. Регулятор попался трудный, что-то в нем не ладилось: он то подавал в классификатор много воды, то совсем ее прикрывал. Селиков озадаченно осматривал его, соображая, где неполадка. Он совсем забыл о Маше. А она, не дождавшись ответа, продолжала:

— Это как же надо понимать такие слова?

Он обернулся, готовый выругаться. Тут он в первый раз заметил, что перепачканная пульпой девушка довольно миловидна. К нему мигом вернулось хорошее настроение. Он улыбнулся широко и ослепительно.

— А так и понимай, что хорошая, не плохая. Она еще не верила:

— Почему хорошая? Вы шутите?

Он окинул ее красноречивым взглядом.

— Да разве буду, я шутить в таком серьезном вопросе? Говорю, хорошая, значит, хорошая. Голова, руки и прочее — все на месте, что требуется. Тебя еще замуж не уводили?

Она расхохоталась.

— Ну вот еще, замуж! — выговорила она сквозь смех. — Я не собираюсь. Мне и одной неплохо. Я никогда замуж не выйду.

Он подмигнул ей.

— Так я и поверю! Была у меня одна знакомая, зарекалась, зарекалась, а как увидела, сразу кинулась. В общем, Маша, так: в эти дела женщины много путаницы внесли, без пол-литра не разобраться. Как-нибудь поговорим с тобой вечерком на эту тему поподробнее. А пока, извини, мне не до разговоров.

Она с сожалением отошла и занялась своим делом: взвешивала отобранные порции пульпы, заносила цифры в журнал. Дядя Федя стоял около нее, просматривая записи. На площадке появился молодой рабочий в чистой спецовке, с улыбающимся лицом. Дядя Федя радостно кивнул ему головой.

— Уже на смену? — сказал он одобрительно. — Рановато, Алексей.

— Лучше раньше, чем никогда, — ответил рабочий, улыбаясь еще веселей. — Дела есть.

— Дела! — с презрением сказала Маша. — Какие у тебя могут быть дела до смены? Знаешь, дядя Федя, зачем он приплелся? На меня поглазеть захотелось, вот и все его дела. Видишь, ничего не может против сказать. Одно: пялится, как на чудо!

Алексей виновато молчал, не сгоняя с лица неуместной сейчас радостной улыбки. Дядя Федя поспешил ему на помощь.

— Ну, на тебя поглазеть невредно, — сказал он примирительно. — Пусть пялится, тебя от этого не убудет. Жаль, Алеша, опоздал немного, народ тут ходил — автоматчики. Со мной много разговаривали про научные достижения, что да почему.

Алексей с благодарностью посмотрел на дядю Федю. Тот незаметно мигнул ему и отошел. Он сочувствовал парню и хотел подбодрить его в трудном разговоре с подругой: Дядя Федя хорошо знал, что с ней Алексею не повезло. Они встречались уже с год, но толку из этого не выходило. Алексей для пустого веселья не годился, от природы был малоразговорчив — беседовал больше улыбками, разнообразными и выразительными, как слова, а Маша ухаживания без болтовни не признавала. С другими ей было проще, но прогнать Алексея она почему-то не хотела. Она вымещала на нем свои неудачи и сомнения, он все терпел.

Алексей уцепился за подсказанную дядей Федей тему.

— Чудная штука — автоматика! — объявил он с заискивающей улыбкой. — Скоро всех забот у нас будет — на диаграммы поглядывать. Работать станут регуляторы, а мы в профессора перейдем.

Маша отозвалась с негодованием.

— Прямо — профессор из тебя!

Он настаивал:

— А что? Буду. Чем они не люди — профессора?

Она отрезала:

— Люди да не такие!

Он почувствовал, что дальше спорить не стоит.

— Ладно, не бойся, в профессора не пойду. А как, если на прогулку? В кино, например, на лыжах?

Она презрительно фыркнула:

— Вот еще интерес — с тобой ходить! Ты слова путного не скажешь, только хохочешь. Не терплю несерьезных людей! Ну, скажи, чему ты сейчас радуешься?

Он был скорее огорчен, чем обрадован, но ничего не сумел с собой поделать — и на этот раз проклятая улыбка освещала его лицо, он с ненавистью видел ее со стороны. Он пробормотал: