Валентин Селиванов - Свадебные колокола

А когда Веня возвращался в колонну, насвистывая весёлый мотив кубинской песни «Продавец орехов», четверо парней поговорили с ним по душам. «У нас не принято щупать чужих жён», — сказал в темноте чей-то голос. Веня не стал объясняться и выяснять, кто это сказал, он просто пообещал, что примет эти слова к сведению.

И тогда широкий и крепкий, как кувалда, кулак свалил его на землю. Они лупили его от души, на совесть. Молотили могучими кулаками, как цепами пшеницу, и, лёжа на сухой траве под тяжёлыми мужскими кулаками, ощущая вкус густой тёплой крови, запах пота и дыма — где-то рядом жгли костёр, — Веня вдруг испугался, что его прибьют до смерти. Веньке было и страшно, и больно, и противно, но он терпел, зная, что кричать не нужно и бесполезно. Потом он потерял сознание.

Позже он рассчитался с каждым из них по совести, но мерзость гадкого страха врезалась в память навсегда, и, во всяком случае, к чужим жёнам его больше не тянуло.

Веня стоял на корме «Пальмы» и слушал тишину.

Давно уже погасли сигнальные огни на мачтах и пропали звёзды на небосклоне. Только одна, далёкая, белая, ещё слабо дрожала на краю небосклона. Это была утренняя звезда Венера, предвестница солнца.

Небо расчистилось за ночь. Оно было безмятежно спокойно, будто застыло и приготовилось к завтраку, из тёмно-синего, стало бледно-голубым, почти белым. Странной казалась эта белизна и солнце, встающее на востоке, разрезанный пополам арбуз, и от этого прозрачного бесконечного неба, светлого и сочного, чуть забрызганного арбузным соком, вода в реке представлялась совсем чёрной.

День обещал быть хорошим.

«Пальма» повернула к берегу. Там виднелся причал.

Веня надел на плечо трубу, взял рюкзак и посмотрел на отверстия в фальшборте, которые служат для проводки снастей и для стока воды с палубы и которые зовутся шпигатами, — удивительный это народ, моряки, — и пошёл к трапу.

Странное дело, думал Веня. Прошла ночь, и ничего не случилось особенного. А мне почему-то грустно расставаться с «Пальмой».

Старенький пароходик швартовался к причалу.

Веня вдруг вспомнил о радуге. Просто так, вспомнил, и всё. А когда вспомнил, улыбнулся.

Ведь «Пальма» совсем старенькая, она давно вышла из моды земной цивилизации, доживает последние дни и, верно, служит последнюю навигацию. Весной вместо неё выйдет в рейс новый пароход, может быть, даже на подводных крыльях, и этот новый пароходик могут назвать «Радугой». А «Пальму» спишут. Её проводят на пенсию без шума и всякой музыки, моряки не любят сентиментальничать, они народ серьёзный. Её увезут куда-нибудь на речное кладбище или совсем сломают. Разрежут автогеном, и амба. Не вспомнит тогда больше «Пальма» о мешках с ливнями, о грустных ночах под молодым месяцем, не засвистит над её красной трубой раздольный прощальный гудок.

Но если всё-таки её не сломают, думал Веня, забудут или пожалеют, хорошо бы тогда вернуться к ней снова в летний отпуск и с её палубы, борт которой уже никогда больше не коснётся причала, половить тайменей. Мы придём вместе с Валей, и нам будет хорошо вдвоём. Мы поймаем с ней самую большеголовую рыбину с красными крапинками вдоль спины и сделаем из неё отличную похлёбку. Это будет наш свадебный ужин. А над рекой будут летать и кричать дикие лебеди, гордые и красивые птицы, и их крик, как звон колоколов, будет висеть в прозрачном чистом воздухе. Это будут их свадебные колокола. Самые звонкие в СССР.

Свадебные колокола. Они постоянно звенят, переливаясь, в юности, они зовут к себе, чтобы отдать в руки молодости счастье любви, без которой немыслима юность. И чем добрее сердце человека, чем шире распахнута его душа для всего мира, в котором у него до всего есть дело, тем сильнее звонят эти далёкие колокола. И тогда нужно забросить всё, собраться в дорогу и торопиться на этот нежный, зовущий к себе звон. Он не обманет.

Веня сошёл с трапа, улыбнулся и, оглянувшись назад, помахал свободной рукой в воздухе. Он прощался с «Пальмой». И старенький пароходик протяжно и резко загудел. Он тоже прощался со своим странным ночным пассажиром.

На крошечной пристани было пустынно и тихо.

Двое мальчишек в шерстяных пуловерах, связанных умелой материнской рукой, бросали в воду гальку. Они были очень похожи друг на друга, как звёзды в созвездии Близнецов, и отличались только тем, что у одного из них брошенные камешки легко, как молодые чайки, порхали над водой, а у другого сразу уходили под воду.

«Пальма» уже отошла от причала.

Веня задумчиво провожал её взглядом, когда к нему подошёл рослый высокий парень в светлом плаще и коричневой шляпе. Шляпа была фетровая, новая, ворсистая. И человек в этой шляпе был похож на большой белый гриб.

— Вы от Исаченко? — спросил парень, слегка коснувшись своей шляпы. Таким жестом профессора приветствуют молодых аспирантов.

Веня кивнул.

— Я Бельчук! — серьёзно и громко сказал белый гриб, словно он был не Бельчук, а Александр Македонский.

Веня ничего не ответил. В другой бы раз он что-нибудь ответил ему, но сейчас ему было грустно и шутить не хотелось.

Он молча прошёл за ним в избушку бакенщика, стоявшую на берегу реки. Около избы лежали две старые перевёрнутые лодки. Их днища были изжелта-белые со множеством заплаток, а там, где были заплатки, чернел вар.

В горнице пахло вяленой рыбой и душистой ароматной краской. Было тесно от лодочных вёсел и удилищ. На длинной самодельной полке стояли двенадцать томиков Льва Толстого. Книжки были в тонких обложках, давнишнее приложение к «Огоньку».

Веня снял с плеча трубу, постоял задумчиво у полки с книгами, потом подошёл к окну, из-под рамы которого дул ветер, и с грустью смотрел, как «Пальма» всё дальше и дальше уходила вниз по течению.

Мы ещё встретимся с тобой, «Пальма», подумал Веня. Я даю тебе слово на триста процентов.

Бельчук молча стоял и ждал. Потом он догадался и, достав удостоверение, развернул его:

— Пожалуйста.

— Зачем? — обернулся Веня. Он посмотрел Бельчуку в глаза и повторил: — Зачем?

Большой белый гриб молчал.

Веня достал из рюкзака портфель и положил его на стол.

— Забирай.

Но Бельчук аккуратно открыл портфель, выложил на стол чёрные мешочки и с вниманием ювелира осмотрел каждый мешочек.

— Разве всё это необходимо? — спросил с раздражением Веня и снова посмотрел в окно на уходящую «Пальму». Пароходик едва виднелся.

Бельчук развёл руками и оправдался:

— Работа.

Калашников отошёл от окна и вздохнул. А Бельчук кивнул и улыбнулся ему вежливо и неопределённо, как улыбаются на всякий случай некоторые незнакомые женщины. Ведь улыбка ни к чему не обязывает.

— Спасибо тебе. Выручил, — сказал Бельчук.