Валентин Селиванов - Свадебные колокола

А Веня тогда неожиданно сказал:

— Знаешь, Лена… я могу тебя полюбить.

Наступило неловкое молчание.

Женька разом был выбит из седла — он с мрачным видом бросил тушёнку вместе с вилкой, потом хрипло засмеялся и поднялся на ноги.

Лена удивлённо повернулась к Вене и своими синими-синими глазами смотрела на него. И в этих широко раскрытых глазах Веня не увидел моря, в котором можно было искупаться. А разве он хотел этого?

Женька перестал смеяться и испуганно спросил:

— Как?

— Не знаю, — пожал плечами Веня и вздохнул. — Я никогда никого не любил. Захочу — полюблю. И всё. Всё очень просто в жизни. Мы сами всё усложняем.

— Но я? — с удивлением спросил бородатый.

Дело принимало серьёзный оборот. Искренность бородатого не вызывала у Вени никаких сомнений. Но надо было держать марку до конца, и Веня сделал вид, что не понял товарища.

— А при чём здесь ты? Я же не тебя буду любить.

— Но Лена?

— А что Лена?

— Она… — Женька ничего не мог сказать, словно у него отнялся язык или он проглотил его вместе с тушёнкой.

— Она будет теперь знать всё. Раньше мне казалось, что об этом стыдно говорить при посторонних. — Веня скромно улыбнулся. Ему показалось, что нужна была именно такая улыбка. — Ошибся вот.

Лена по-прежнему ничего не понимала и странно глядела на Калашникова синими, широко открытыми глазами. Ей не обязательно было понимать.

— Это кто посторонний? Я? — возмутился Женя. — Я посторонний?

— Не кричи, — успокоил его Веня. — Если ты в тайге, то и орать можешь, что ли, во всю глотку?

— Ничего себе игрушки — я посторонний, — удивился бородатый и снова закричал: — Лена, почему ты молчишь?

— А почему ты кричишь? — осадил бородатого Веня. — Я же не кричу. А я тоже умею кричать. Когда я на свадьбе у Лёшки Пахомова кричал «горько», я испортил всю охоту в тайге. Охотники подали на меня в товарищеский суд и только за отсутствием вещественных доказательств меня отпустили на поруки.

— Лена, — тихо сказал Женя.

Перед Калашниковым стоял уже другой человек. Такой не сядет никогда вам на шею. А Лена покраснела от смущения: она всё поняла.

— Бросьте, ребята. Нам пора идти, — торопливо сказала девушка и поднялась.

Женька отобрал у неё рюкзак, но ничего не сказал, и Лена, не оглядываясь, ушла вперёд.

— Ты любишь её? — спросил у Евгения Веня, стараясь казаться удивлённым.

Бородатый посмотрел вслед уходящей Лене и повернул к товарищу возмущённое лицо:

— У тебя что, глаз нет?

— В том-то и дело, что есть, — сухо ответил довольный Веня.

Он надел на плечо трубу и взял рюкзак, а Женя встал перед ним и со злостью заговорил:

— Заруби у себя на носу, что роман с ней у тебя не получится. Понял? Бросай свои фокусы. Только через мой труп. И давай сюда твою идиотскую трубу! — Женя сорвал с плеча Калашникова инструмент и добавил: — Ящик мозолей, наверное, натёр, упрямый чёрт.

Веня, прощаясь, посмотрел на странную сосну с тремя могучими стволами и сказал бородатому:

— Я знал одного хорошего старика, у которого был ящик мозолей. Он работал носильщиком… Тронулись, что ли, Женя.

Они шли втроём через чащовку, рассказывая по очереди всякие небылицы. Все забыли о послеобеденном разговоре, и каждому было легко и свободно. Болото скоро кончилось.

Женя травил студенческие анекдоты, и они заливались весёлым смехом. Когда они устали смеяться и у них заболели животы от смеха, они втроём присели передохнуть.

Женя открыл было рот, но Веня тихо сказал:

— Молчи, — и показал рукой в сторону.

Из-за деревьев гордо и медленно вышел рогатый олень. Он был совсем рядом с ними. Его крепкое бронзовое тело лоснилось под лучами солнца. Олень повертел большой тяжёлой головой, принюхиваясь, потом нагнулся, потянувшись толстыми губами к луже, и напился воды. И так же медленно и гордо ушёл за деревья.

А вечером у костра Веня вспоминал этого гордого оленя. Он играл на губной гармошке, а Лена слушала и смотрела на огонь.

— Когда долго смотришь на костёр, — сказала она, обнимая руками колени, согнутые у самого её подбородка, — можно придумать свою сказку и увидеть её в костре. Правда, Веня?

— Правда.

Можно увидеть и услышать всё, что хочешь, думал Веня. Нужно только очень хотеть. И думать о ней нужно. И чего бы там ни говорили учёные о телепатии, она всё равно существует. Сидишь вот так где-нибудь у костра у чёрта на куличках и думаешь.

«Салют, Валюня!»

А она думает, отвечая:

«Здравствуй. Устал? Соскучился?»

«Да нет, — думаешь, — не устал. Соскучился только».

«Я тоже».

«А почему ты такая красивая?»

«Так я же на почте работаю».

«А старший прораб Руслан тебе нравится?»

«Нет, — думает она для тебя. — Ты же знаешь об этом».

«Как у тебя с планом?»

«Всё хорошо. Продала десять тысяч марок и приняла восемьсот телеграмм».

Нет, что-то не так. К чему тогда марки и телеграммы? Почты, как и телефоны, будут на замках. Люди будут просто думать. А как же быть с теми, кто подслушивает чужие мысли? Сидит какой-нибудь делец при науке и записывает мысли своего коллеги. Не годится. Или те мысли, которые потеряются, или те, которые не найдут адреса. Для этого будет нужна почта, для координации мыслей.

Веня снова заиграл на губной гармошке, очень довольный тем, что нашёл для почты работу этак-так через полсотни лет.

К ним подошёл бородатый и устало спросил:

— Дети, вы куда дели мою карту?

— Она в журнале. Ты её сам туда положил, — ответила Лена. Она сидела в прежней позе, обняв руками колени, и смотрела на огонь.

— Пошли спать. Хватит грезить о любви, — сказал Женя.

— Мы звёзд ждём, — Веня оторвался от гармошки и поднял глаза на Евгения. — Можешь составить компанию, если хочешь пойти по звёзды.

— С лукошком? — серьёзно спросил Женя.

— Форма одежды по выбору, — сказал Веня и снова заиграл на гармошке.

— Ты не хочешь кушать? — спросила бородатого Лена.

— Спасибо, я сыт. Я думаю, что здесь где-то рядом есть совхоз или колхоз. Точно, помню, — отозвался Женя и присел к огню.

Он взял Ленину руку и спросил её:

— Хочешь, погадаю?

Веня незаметно поднялся и ушёл в палатку.

Он зажёг фонарик и сразу увидел карту, которую искал Женя. Она лежала на одеяле, и он, верно, долго изучал её. Он же за старшего у них.

Костёр был совсем рядом с палаткой, и к Вене доносился тихий шёпот.

— Я люблю тебя, Ленка. Слышишь? Давно… когда мы ещё с тобой бегали в школу. Помнишь, я закрывал тебя на ключ, чтобы ты опоздала в школу, и ждал тебя за дверью, ждал, когда ты начнёшь стучаться. А ты убегала на уроки через окно. И потом. Всегда.

— Тише, — ответил голос девушки, — Веня услышит.

— Пусть слышит. Он и так знает всё. Я люблю тебя.

Стало тихо. Только шелестели листья деревьев.